Кодовое имя – Верити - Элизабет Вейн

Элизабет Вейн

Кодовое имя – Верити

Посвящается Аманде – из нас вышла потрясающая команда

Участники пассивного сопротивления должны понимать, что они важны не меньше диверсантов.

«Методы пассивного сопротивления». Руководство спецагента Управления специальных операций

Elizabeth Wein

CODE NAME VERITY

Copyright © Elizabeth Gatland, 2012

All rights reserved

Печатается с разрешения Ginger Clark Literary, LLC.

Издательство выражает благодарность литературному агентству Synopsis Literary Agency за содействие в приобретении прав.

© О. Кидвати, перевод, 2025

© Издание на русском языке. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2025

Издательство Иностранка®

Часть первая

Верити

Ормэ, 8.XI.43, Дж. Б.-С.

Я – трусиха.

Мне хотелось быть героиней, и я притворялась, будто так оно и есть. Притворство мне всегда давалось легко: первые двенадцать лет своей жизни я провела, играя с пятью старшими братьями в битву на Стерлингском мосту[1], и, даром что я девчонка, мне дозволялось быть Уильямом Уоллесом[2], который, предположительно, принадлежит к числу наших предков, а все потому, что мои зовущие в бой воинственные речи звучали особенно зажигательно. Боже, я так старалась всю последнюю неделю. Честное слово, я действительно старалась. Но теперь точно знаю, что я – трусиха. Это стало совершенно ясно после абсурдной сделки, которую я заключила с гауптштурмфюрером СС фон Линденом. Я готова ответить на любые ваши вопросы во всех подробностях. Расскажу все, что вспомню, до последней детали.

Вот сделка, которую мы заключили. Я привожу ее тут, чтобы она лучше запечатлелась у меня в мозгу.

– Давайте-ка попробуем вот так, – сказал мне гауптштурмфюрер. – На что вы могли бы польститься?

И я попросила, чтобы мне вернули одежду.

Теперь это кажется малодушным. Не сомневаюсь, он ожидал услышать что-нибудь дерзкое, вроде «дайте свободу» или там «мне нужна победа». А может, он ждал благородных слов. Например, «прекратите издеваться над этим бедолагой из французского Сопротивления, смилуйтесь и дайте ему достойно умереть». Или хотя бы думал, что услышит нечто более конкретное, привязанное к обстоятельствам, допустим, «пожалуйста, позвольте мне поспать (или поесть)» или «избавьте меня от этой чертовой железяки, которая привязана у меня к спине уже три дня». Однако я готова была сколько угодно не есть, не спать и стоять столбом при условии, что это не придется делать в одном исподнем, которое к тому времени стало довольно-таки грязным и мокрым. Жутко неловко. В тот момент важнее патриотизма и совести было желание согреться и вновь обрести чувство собственного достоинства. Для этого требовались моя фланелевая юбка и шерстяной пуловер.

В результате фон Линден продал мне мою же одежду постепенно, предмет за предметом, хотя, конечно, я так и не получила чулки и шарфик: их забрали еще раньше, чтобы не дать мне на них повеситься (а я пыталась). За пуловер пришлось сдать ключи к четырем каналам радиосвязи – полный набор стихотворений для дешифровки, паролей и радиочастот.

Пуловер фон Линден вернул мне авансом. Одежка ждала меня в камере, когда три ужасных дня остались позади и меня наконец развязали, но сперва я не смогла даже натянуть пуловер на себя; впрочем, даже накинутый на плечи на манер шали, он принес мне большое утешение. Сейчас мне удалось влезть в пуловер, и вряд ли я вообще хоть когда-нибудь его сниму. Юбка и блузка стоили меньше, а за туфли с меня взяли всего лишь ключ от одного шифра.

Каналов связи всего одиннадцать. Предполагалось, что за последний из них я куплю шелковую комбинацию. Примечательно, что сперва, по распоряжению фон Линдена, я получила одежду, которая надевается поверх всего остального, чтобы приходилось переживать пытку раздевания на глазах у всех каждый раз, когда мне возвращали очередной предмет туалета. Фон Линден единственный на меня не таращится, он даже пригрозил забрать все вещи обратно, когда я ляпнула, что он пропускает шикарное представление. Именно тогда впервые на всеобщее обозрение был целиком вынесен причиненный моему телу ущерб, и мне хотелось, чтобы гауптштурмфюрер полюбовался своим шедевром, в особенности моими руками, а еще я впервые за все время смогла немного постоять, и это мне тоже хотелось ему продемонстрировать. В любом случае я решила обойтись без комбинации, заодно и раздеваться еще раз, чтобы ее надеть, тоже не пришлось, и за последний канал связи я выторговала чернила, бумагу и немного времени.

Фон Линден сказал на это, что у меня есть две недели и столько бумаги, сколько понадобится. За это от меня требуется сообщить все, что я смогу вспомнить, связанное с британскими военными действиями. И я намерена это сделать. Фон Линден напоминает мне Капитана Крюка: несмотря на всю жестокость, он в своем роде джентльмен, и я, как Питер Пэн, питаю некую наивную уверенность, что он будет играть по правилам и сдержит слово. До сих пор так и было. Чтобы я могла начать признания, он дал мне дивную кремовую бумагу с тиснением, оставшуюся со времен отеля «Шато де Бордо», который раньше располагался в этом здании. (Ни за что бы не поверила, что французский отель может стать настолько мрачным местом, если бы не увидела своими глазами эти ставни с засовами и висячие замки на дверях. Правда, для этого пришлось сделать мрачным весь прекрасный город Ормэ.)

Вроде бы слишком много всего обещано мне за один-единственный канал связи, но вдобавок к этому предательству я пообещала фон Линдену свою душу, хоть и не думаю, что он воспринял мои слова всерьез. В любом случае такое облегчение – писать что-нибудь, все что угодно, лишь бы оно не было связано с шифрами и ключами к ним! Я ужасно устала извергать из себя пароли и радиочастоты, меня прямо-таки тошнит от них. Только когда вся эта информация оказалась на бумаге, я осознала, как много, оказывается, секретных сведений хранила моя память.

Честное слово, это просто поразительно.

ВЫ – ГНУСНЫЕ НАЦИСТСКИЕ УБЛЮДКИ.

А я всего-навсего проклята. Окончательно и бесповоротно. В конце концов, что бы я ни делала, вы меня расстреляете, ведь именно так вы поступаете с вражескими агентами. И мы поступаем с вражескими агентами точно так же. Но даже если после того, как я закончу писать свою исповедь, меня не расстреляют и мне как-то удастся вернуться на