Дельта чувств - Виктор Иванович Миронов

рождества. Но мирт в волосах женщины – это растение «не тронь меня» и женских месячных. «Теперь ты уже не обнимешь меня», – заметила Тейя. – Ты отнял свою руку, и твоя женщина идёт отдельно от тебя.

– Бери, вот моя рука, – сказал на её слова Гай Мельгард. – Ты моя благонравная жена и ты совьёшь себе новый венок из самых разных полевых цветов.

– Твои слова милы, – говорила женщина. – Дай твой хитон, чтобы я прикоснулась губами к его краю!

– Ты ещё красивее от таких слов и мне не всё равно, откуда исходит этот благовонный запах мирта, который я ощущаю носом, от рощи или от твоих уст.

– Гляди, с прошлого посещения, даров прибавилось. Появились терракотовые божки. Женщины перед гротом поставили садики.

В складке горы Абант была пещера: высокая и с затворёнными медными дверьми. Она то и служила для праздничных обрядов.

– Там ли владыка, прекрасный образ, или он в другом месте?

– Образ Мелькарта31 на холсте и целый год его вообще никто не видит, и образ хранится в темнице. Только в праздник рождества выносят холст и иерофантиды правят над ним обряд.

– Женщины хоронят его в колумбарии Мильк-Аштарт?

Гай Мельгард вслушивался в сам тон и ход её хорала, и у него возникало ощущение, что он улавливает упрёки из глиняных кувшинов колумбария – шёпот рассыпанных пеплом юношей.

– Сначала Община Знания ищет его, – ответила Тейя.

Они сидели у подножия камня – Пирамиды Мироздания, чёрного и шершавого. Тейя разглядывала его с боку. Тусклый блеск на подбородке показывал, что Гай Мельгард подбривал курчавую бороду; он делал это с помощью смеси масла и щелока и иберийского кривого ножа. Длинную бороду он не собирался отрастить: всё – таки, что стало бы тогда с его красотой двадцати девяти лет?

– Девушки-девственницы ищут его, – рассказывала Тейя, – ибо Мелькарт, их величественная пропажа. Даже старшие иерофантиды, что спрятали его образ – проявляющийся Величеством на холсте – знают и не знают, где он. Тысячи девушек блуждают, ищут и плачут, плачут все вместе и в то же время каждая в одиночку:

«Где ты, прекрасный мой бог, мой супруг, мой сын, мой пёстрый овчар? Я тоскую о тебе! Что стряслось с тобой в роще, среди зелёных деревьев?»

– Но ведь они знают, – вставил Гай Мельгард, – что старик Мелькарт срезал семя своё и погиб.

– Нет ещё, – возразила Тейя. – На то и праздник. Девушки знают это, потому что это однажды было открыто, и ещё не знают этого, потому что ещё не настал час открыть это снова. У каждого часа праздника своё знание и каждая девушка – ищущая богиня, частица Тиннит.

– Но потом они находят владыку?

– Да, он лежит в кустах и пах у него на холсте вырезан. Столпившись вокруг него, они все воздевают руки и пронзительно кричат.

– Ты слышала и видела это?

– Ты знаешь, что я слышала это и видела, и сама девственницей участвовала – это чудесный праздник. Владыка лежит в кустах, вытянувшись, со смертельной, зияющей раной и девушки очень убиваются, когда его находят? До сих пор был только плач о пропаже, а тут начинается великий плач о находке, куда более пронзительный. Владыку – старика Мелькарта, оплакивают флейты, ибо в роще сидят дудочники, и, что есть силы, дуют в короткие флейты, рыданье которых пробирает насквозь. Девушки распускают волосы и делают свои первые эротические телодвиженья, причитая над мёртвым:

«О, супруг мой, дитя моё!»

Ибо каждая девственница подобна Тиннит и каждая девушка плачет устами богини:

«Никто не любит тебя больше, чем я!»

– Я не могу удержаться от слёз, Тейя. Для воина, смерть предводителя, слишком уж тяжёлое горе. К чему же понадобилось, чтобы старик растерзал себя в мире, где о нём так скорбят?

– Ты этого не понимаешь, – отвечала Тейя. – Он старец и жертва. Он спускается в преисподнюю, чтобы выйти из неё и прославиться. И Господин Тьмы знал это, когда заносил серп под семя. Но, когда нанёс он удар, на месте семени оказался юноша. Поэтому, принося в полную жертву юношу, мы вешаем на него ярлык из семени: знак замены. Но тайна замены глубже, она заключена в звёздном соотношении человека и демона, она и есть тайна взаимозаменяемости. Как Отец приносит в жертву сына, так сын приносит себя в жертву, ибо сказано: намеренье жертвы есть намеренье сына, который, как на празднике, знает свой час и знает тот час, когда выйдет он из пещеры смерти.

– Скорее бы дело дошло до этого, – сказал Гай Мельгард, – и начался праздник радости!

Тейя Ань Нетери продолжала объяснять мужу ритуал, а жрицы, раскачивая туловищами, напевали:

«В дни Эшмуна играйте на лютнях, бренчите на сердоликовых кольцах!»

– Девственницы с плачем несут холст к камню, – говорила она, – а дудочники играют всё громче и громче. Ты видишь, как девушки хлопочут над образом, лежавшего холста у них на коленях. Они омыли его, умастили нардовым маслом. Затем они обмотают его полотняными повязками, закутают в белые ткани и положат на золоченые носилки у черного конусообразного камня, не переставая плакать и причитать устами Тиннит:

«Скорблю о Мелькарте! Скорблю о тебе, возлюбленный сын мой, весна моя. вет мой! Хе Вау Хе! Хе Вау Хе! Я сажусь на землю в слезах, ибо ты мёртв, супруг мой, мой сын! Ты – тамариск, которого не вспоила на грядке вода, Который не поднял своей вершины над полем, Росток, которого не посадили в водоотводе, Побег, которого корень вырван, Трава, которой не вспоила вода в саду! Скорблю о тебе, мой Мильк32, дитя моё, свет мой! Никто не любил тебя больше, чем я!»

– Ты знаешь песнь Тиннит дословно?

– Знаю, – ответила Тейя.

– Когда поют эти женщины, у тебя такой вид, словно и ты вот-вот зарыдаешь.

– Но Амалек – сын и возлюбленный Исиды, и он – жертва. Он юн и прекрасен. И является подменой нашему сыну Тайт Мосулу.

– И, стало быть, этот прекрасный юноша лежит на червлёных носилках четыре дня?

– Ты не забыл этого. Он лежит на носилках вплоть до четвёртого дня, и каждый день в рощу приходят паломники с дудочниками и бьют себя в грудь при виде его, и плачут:

«О Мелькарт, властелин мой, как долго ты здесь лежишь! О, бездыханный владыка, как долго ты здесь лежишь! Я не стану, есть хлеб, я не стану пить воду, ибо сила погибла, погиб Мелькарт!»

Но на четвёртый день девушки кладут его в ковчег. Владыке он приходится в пору, ведь его делают