Судьба ополченца - Николай Обрыньба

Утром сбегал за Сальниковым. Федя Сальников, наш врач, посмотрел рану, сказал, что перевязка правильная; в большом пальце фаланга перебита, нужно время, чтобы срослось. Руку перебинтовали и наложили шинку. Пуля попала в тот момент, когда Василь начал стрелять, пробила руку и наткнулась на автомат, на замке осталась вмятина. Так что повезло Василию.

Шесть суток продолжались бои с гарнизоном и на подступах к Чашникам. Наши отряды блокировали подходы к поселку, на дорогах и в деревнях вокруг Чашников шли непрерывные бои. За это время немцы стянули к гарнизону крупные силы, у нас кончались боеприпасы, стало ясно, что бригада находится под угрозой окружения.

Партизаны не имели возможности вести позиционную войну с укрепленными гарнизонами. Со времен Дениса Давыдова типичная тактика партизанской войны — внезапный удар из засады по движущимся силам и транспортам противника. Этот метод дал блестящие результаты и в последнюю войну. На дорогах вокруг гарнизонов постоянно действовали засады партизан. Заготовки хлеба, скота, продуктов, которые проводили немцы для своей армии и накапливали в гарнизонах для отправки на железную дорогу, не попадали по адресу, их забирали по дороге партизаны, которые заранее знали от своих легализованных разведчиков, когда, с чем и каким маршрутом пойдет немецкий транспорт.

Смысл существования гарнизона — держать территорию и грабить. А получалось, что гарнизон нужно охранять дополнительными силами. Вместо помощника он становился помехой, оттягивая силы с фронта, и немцы сами убирали его. Такой тактикой, не принимая крупного боя, партизаны вынуждали оккупантов оставлять завоеванные территории. Так было в Ушачах, таким методом позднее был освобожден и Чашницкий район.

Длительность осады Чашников в январе 1943 года была вызвана особой ситуацией, но об этом я узнал лишь недавно, читая книгу Ф.Шлыка и П. Шопы «Во имя Родины», посвященную деятельности нашей бригады. Оказалось, рейд на Чашники был предпринят по заданию Витебского подпольного обкома партии с целью оттянуть на себя силы противника, так как в это время немцы проводили крупную карательную экспедицию в нашем районе и несколько соседних бригад оказались в тяжелом положении. Почти неделю бригада вела круглосуточные бои, отвлекая на себя противника. «Немцы начали подтягивать к Чашникам крупные силы с танками, артиллерией. Дубровский сообщил в обком партии, что район наводнен карателями, что бригада ведет тяжелые бои. Вскоре пришел ответ: «Бригада задачу свою выполнила. Объявляю благодарность всему личному составу. Разрешаю следовать на свою базу. Секретарь обкома Стулов»{33}.

Был дан приказ по бригаде: «Отходим. Возвращаемся в лагерь». Ночью, маневрируя, уходили отряды от поселка. Потом мы узнали, что немцы в Чашниках уже погрузили архивы на машины, так что — еще нажим, и они бы оставили гарнизон.

* * *

Опять бригада движется, и я сижу в санях Бородавкина. Семен останавливает коня у хаты, где собралась группа партизан. Двор принадлежит хозяину, ушедшему служить в лепельскую полицию, у него конфисковывают овцу и лошадь с санями. Сани на полозьях, с двумя перекладинами, соединенными широкой доской, на эту доску стараются привязать овцу, лежит она мохнатой копной. Небольшая серая лошадка похожа очень на зайца, для теплоты она отрастила на зиму длинную шерсть и мохнатую гриву. Бурко Митя подзывает меня и подает вожжи:

— Держи, Николай. Хотел коня иметь — конь твой. А овцу довезешь до короленковского отряда, им на продовольствие сдашь.

Усаживаюсь перед овцой на доску, сидеть очень неудобно, можно уместиться только на коленях, беру веревочные вожжи, даю поноску Тассу и еду. Так мне приходится ехать до вечера. А вечером, когда солнце, разлив алый закат, зашло за горизонт, привез овцу в хозвзвод третьего отряда. Сам я теперь очутился свободным, с конем Зайчиком и псом Тассом.

Отряд Короленко разместился в большой деревне, я вызвался заменить заболевшего партизана в карауле.

Страшно ночью стоять в карауле. Ходишь по пустой, спящей деревне, снег ночью светлый, а небо от низко нависших туч темное, как в грозу, горизонт скрывается во тьме, и оттуда идет неизвестность, страх ожидания, — вот, кажется, промелькнут темные тени, ударят в спину, и ты не успеешь ни крикнуть, ни выстрелить; приходят на память Чапаев, его последняя ночь, наши операции, когда приходилось снимать часовых. Надо все время ходить. Ты один не спишь в огромной, белой, с темной дорогой деревне и, когда идешь из края в край, много должен пройти таких мест, где может ожидать тебя темная тень врага. Главное — успеть подать сигнал. Должны они ответную операцию сделать; говорят крестьяне, что похвалялись немцы не выпустить Дубровского живым.

Начинает светать, повеял холодный ветер, стали потрескивать лужицы хрупкими льдинками, и наконец пришла смена. Но отдыхать некогда, мы уже на марше, бригада торопится уйти из района, так как много подошло сюда подкреплений. Отряд Мити Короленко, с которым я двигаюсь, идет головным.

* * *

Мечта моего детства — иметь настоящего коня, осуществилась. У меня есть конь, серая маленькая кобылка. Я назвал ее Зайчиком, она мохнатая, и цвет подходящий под серого зайчика. Конечно, Зайчик — это не жеребец Дубровского, но зато с длинной шерстью и может в снегу ночевать, будет партизан настоящий. Правда, санки состоят из полозьев и одной доски, но иногда я даже кого-нибудь подвожу, кому тяжело идти, чаще всего Марусю Плиговку из третьего отряда. Вот и сейчас она сидит за моей спиной на коленках, подмостив мешок с сеном. Кобылка весело перебирает мохнатыми ногами, быстро уходит под доску дорога со следами полозьев и копыт. Маруся одной из первых, уже осенью сорок второго года вошла в отряд Дубровского, в то время отряд насчитывал всего около десяти человек. Позднее она оказалась в группе партизан, посланных за линию фронта для налаживания связи с Большой землей. Вернулась она одна, потрясенная всем пережитым, на ее глазах погибли сестра и товарищи. Вот тогда я и увидел ее в первый раз и с тех пор очень жалел.

Стемнело, за день ветер переменился на западный, стало теплее и пошел снег, поземка быстро наносит сугробы в колее, мы подъезжаем к большой деревне. Оставляю Зайчика у стога сена и подхожу к стоящим за хатой партизанам, укрывшимся от ветра в затылок. Только прикурил, бежит связной:

— Скорей, Короленко требует в отряд!

Все бегут, и Маруся тоже. Ко мне этот приказ не относится, так как я из разведки, но мне неудобно оставаться, и я бегу со всеми.

На краю деревни собирается отряд, Митя строит, я тоже становлюсь в шеренгу. Мы стоим на краю ложбины с пологими склонами, на противоположном возвышенном краю ее раскинулась по бугру еще одна деревня, через нее должна пройти бригада. Тихо, хрипловатым своим голосом Короленко дает задание:

— В той деревне засели немцы. Надо выманить их в ложбину и заставить обнаружить свои огневые точки. Десять человек пойдут цепью. Первое отделение, два шага вперед.

Короленко пошел вдоль строя, заглядывая в лицо каждому из бойцов. Дойдя до меня, я пристроился в конце ряда, с удивлением спросил: