Том 1 - Григорий Анисимович Федосеев

без крова, одежды и продуктов. Пищей долгое время было то, что удавалось отнять у скупой природы. Но эти дни, полные тревог и переживаний, остались у всех нас чудесным воспоминанием.

Наша первая цель — проникнуть в глубину Восточного Саяна — была достигнута. Будто сгорбился охраняющий эту часть гор Двуглавый пик, под тяжестью воздвигнутого на его вершине бетонного тура.

Но еще не все было сделано. Предстояла большая, более сложная, работа по освоению этих гор. Ведь Саяны для инженера, художника, писателя — край неисчерпаемых возможностей, нетронутых богатств. Много еще придется пережить тем, на долю которых падет задача отобрать для народа сокровища, хранимые в Саянах. И при мысли, что, быть может, нам больше не придется вернуться туда и мы видим сейчас эти горы в последний раз, стало грустно.

Когда я вернулся к своим, Маркизу уже привели. К всеобщему удивлению, она совершенно безболезненно совершила полет по снежному откосу в глубину расщелины и теперь была снова водворена на свое место. Караван тронулся. Через полчаса мы уже спускались с перевала в широкую долину реки Малый Агул. Лошади с трудом удерживались на крутом спуске, пришлось делать длинные обходы, пока не добрались до границы леса. Дальше тропа раздвоилась. Мы пошли правобережной и скоро попали в топкую марь. Никак не ожидали в таких горах встретиться с типичной тундровой марью, покрытой лишайником, мхами да чахлыми лиственницами. Свернули к горам и там, пробираясь по кромке болота, случайно увидели срубленное деревцо. Это были первые следы человека. Несколько ниже мы нашли и признаки жилья — полусгнившие пятиножки от дымокуров для оленей. Видимо, давно это место посещали тафалары со своими оленями.

На третий день мы достигли устья реки Мугой и там увидели охотничье зимовье.

— Слава богу, до «жилья» добрались, теперь не пропадем, — сказал Павел Назарович.

Мы расседлали лошадей и разместились лагерем.

В зимовье стояла железная печь и лежала большая чаша, вернее — глубокий противень, сделанный из листа железа. Прокопий, увидев его, обрадовался. Теперь он мог как следует проварить свои панты.

Люди покинули зимовье совсем недавно. Видно было, что в нем жили охотники за пантами.

От избушки шли две тропы, одна вверх по Мугою, вторая — на север.

— Куда же они ушли? — произнес Лебедев.

— А вот, читайте, — сказал Павел Назарович, показывая на воткнутый в землю таган. — Их было двое, и ушли они в таком направлении, — продолжал он, показывая рукою на север. Алексей поднял таган, и мы увидели на конце две свежих зарубки.

— Написано ясным почерком, — сказал он, отбрасывая в сторону таган как ненужную вещь.

Старик вдруг переменился.

— Будто и грамотный ты человек, Алексей, читать умеешь, а обращаться с письменностью не можешь. Не для тебя одного оставили люди эти заметки. Может быть, тут где-то их товарищи промышляют, приедут сюда, таган найдут, а куда идти — не узнают и скажут: какие-то олухи тут были.

Старик бережно воткнул таган на прежнее место. Алексей, чувствуя вину за собой, принес камней и укрепил его.

Прежде чем трогаться дальше, решили произвести рекогносцировку обеих троп. У нас не было уверенности, что северная тропа приведет к жилым местам, вторая же тропа, хотя и более наторенная, шла на запад, куда нам не хотелось отклоняться.

Дня еще оставалось много, Трофим Васильевич с Лебедевым ушли по Мугою, а я и Козлов — на север.

Через три километра тропа привела нас к искусственным солонцам, сделанным в горе, и ушла дальше по распадку. За перевалом она затерялась, пришлось заночевать. Собирая на ночь дрова, Козлов неожиданно наткнулся на срубленный кедр.

— Вот диво, ведь в прошлом году кто-то был тут, — говорил он, подзывая меня и показывая на сваленное дерево. — Это не промышленники срубили, видишь, по-женски, кругом обрублено, орехи добывали, девчата.

Козлов был прав, порубка была сделана неопытной рукой, и мы решили утром обследовать северный склон горы, на которой ночевали. Там нам удалось снова найти тропу. Спускаясь по ней, мы увидели отпечатки конских копыт, а затем и след волокушки.

— Где-то близко люди живут, охотнику волокуша зачем? — говорил Козлов, поторапливая меця.

Еще ниже, когда мы были на дне сухого распадка, к нам выскочила мохнатая собачонка. Она от неожиданности остановилась, обвисшие уши насторожились, а шерсть на спине вдруг стала подниматься. Собачонка, поджав хвост, пустилась наутек.

Теперь не было сомнения, что где-то близко жилье. Мы прибавили шагу. Еще через полчаса впереди показалась струйка дыма.

— Люди!.. — схватив меня за руку, крикнул Козлов.

За поворотом словно вырос перед нами барак, и сейчас же неистово залаяла все та же лохматая собачонка. Мы остановились. В дверях показалась женщина, да так и застыла в страхе.

— Мы свои!.. — крикнул я ей, пытаясь возбудить к себе доверие.

Но женщина словно оцепенела, она хотела что-то крикнуть, но звука не получилось.

— Мы свои!.. — повторил я и шагнул на крыльцо барака. Женщина молча повернулась и пропустила нас внутрь помещения.

В углу, освещенном небольшим пучком света, падающего от единственного окна, сидели четверо мужчин.

— Здравствуйте!.. — произнес Козлов, снимая котомку.

Сидящие за столом вдруг повернулись к нам и так же, как и женщина, замерли от неожиданности.

— Мы из экспедиции, — с трудом произнес я, и фраза оборвалась. Видимо, и от радости, и от запаха чего-то вкусного, жарившегося на плите, у меня перехватило горло. Мужчины молча продолжали испытующе осматривать нас с головы до ног.

Только теперь, посмотрев на свою одежду, я понял, почему мы своим появлением вызвали у них такое недоверие. На нас были трикотажные рубашки, совершенно выцветшие от солнца и дождей и украшенные множеством заплаток. Вместо брюк — на нас было настолько странное одеяние, что для него невозможно даже было придумать название. На ногах — поршни, наружу шерстью, а у пояса — охотничьи ножи.

— Мы… мы давно не видели хлеба, — произнес глухим, пересохшим голосом Козлов, и мужчины вскочили. Они усадили нас, а стоявшая все еще у двери хозяйка вдруг подошла к столу и неожиданно убрала с него все съестное.

— Голодному человеку много есть нельзя. Я сейчас приготовлю, минутку подождите, — и она подала нам по стакану сладкого чая и по кусочку хлеба, намазанного маслом. Каково же было наше разочарование, когда после первого глотка пропал аппетит, хлеб показался горьким. Навалилась слабость, и захотелось спать — это, видимо, от чрезмерного напряжения нервной системы.

Как оказалось, мы вышли на реку Негота (приток Кана), где жили две семьи старателей. Кроме них, в бараке находился начальник Караганского приискового управления и сборщик золота. Я рассказал им