Генералы Великой войны. Западный фронт 1914-1918 - Робин Нейландс

Вулли Робертсон был умным и строгим офицером, способным работать не зная усталости. Мало кто ставил ему в упрек его незнатное происхождение, и общее уважение к нему было всегда глубоким. Однако в его натуре была одна черта, которая не позволяла ему стать совершенно идеальным дополнением к сэру Дугласу Хейгу. Точно так же как и последний, Робертсон мог служить примером краткости и ясности изложения в своих письмах, но когда дело доходило до устного общения, он, подобно Хейгу, был в высшей степени неразговорчивым. Его не особенно интересовали беседы, еще меньше — споры. Его обычной реакцией на любые критические замечания было продолжительное сердитое ворчание или резкая отповедь: «Я слышал иное мнение по этому поводу». В предстоящие трудные годы этому нежеланию или неспособности вести полемику или отстаивать свою точку зрения в устной манере суждено было стать серьезной препоной при встречах с политическим руководством, особенно когда приходилось иметь дело с Дэвидом Ллойд Джорджем, бывшим в ту пору министром вооружений и несомненной восходящей звездой британской политики.

И вновь точно так же, как и Хейг, Робертсон был убежденным «западником», и это тоже привело к скорому возникновению конфликта между ним и Ллойд Джорджем. Если Хейг должен был бороться с немцами и до какой-то степени защищать интересы Великобритании перед французами, Робертсон должен был защищать его тылы в Англии, где политики стали проявлять беспокойство по поводу неудачных боевых операций и больших потерь на Западном фронте. Он и старался делать это изо всех сил и не жалея своих незаурядных способностей. Можно сказать, что если бы не неизменная поддержка Робертсона и его разумные советы, в последующие годы положение Хейга было бы далеко не таким неуязвимым.

Генерал-лейтенант Ланселот Кигелл был офицером с большим опытом работы в штабе. Но, являясь военным, он провел мало времени непосредственно на поле боя, хотя, как и большинству генералов Первой мировой войны, о которых идет речь в данной книге, ему довелось нести службу в вельде в годы англо-бурской войны. В течение двух лет до того как в 1916 году он прибыл во Францию, чтобы занять пост начальника штаба при ставке Хейга, Кигелл в течение двух лет служил в должности начальника Академии Генерального штаба, а непосредственно перед этим он еще четыре года проработал в Военном министерстве в должности начальника отдела штабной работы, сменив на этом посту Дугласа Хейга. В силу этих обстоятельств новый главнокомандующий БЭС получил в свое распоряжение одного из лучше всего подготовленных и наиболее опытных штабных офицеров во всей армии Великобритании, а также человека, располагающего обширными связями. Однако, несмотря на все эти качества, Кигелл был мало популярен в армии. У него не было опыта командования войсками, он не мог похвастаться крепким здоровьем и часто болел. Его имя было мало знакомо командирам боевых подразделений, большинству из которых уже доводилось воевать совместно в разных концах Британской империи. Кигелл также не пользовался симпатией у историков, склонных доказывать, что все генералы Великобритании, а Хейг в особенности, были безграмотными убийцами своих солдат.

Однако настойчивая критика, которая преследовала Кигелла в годы после Первой мировой войны, относилась не к его профессиональным качествам, но к утверждению, что якобы он в 1917 году, после двухмесячного сражения при Пасшендейле, приехал на фронт, увидел условия, в которых воюют солдаты, и, во всяком случае так говорится, разрыдался, восклицая: «Боже правый, неужели это мы послали их воевать здесь?» Тщательное расследование, а также опрос большого количества специалистов по истории Первой мировой войны не позволили найти ни капли истины в этом утверждении, и вряд ли Кигелл когда-либо произносил что-то подобное. Нет сомнения, условия, в которых находились солдаты на передовой, были хорошо известны ему, поскольку он питался за одним столом с генералом Чартеризом, начальником разведки в штабе Хейга, и, конечно же, последний был достаточно осведомлен об этих условиях. Наверное, Кигелл совершал поездки к фронту до линии траншей резерва, по крайней мере время от времени; кроме того, в его распоряжении имелись результаты аэрофотосъемки, оперативные сводки за прошедшие сутки или за период боевых действий, планы артиллерийского обеспечения боевых действий и сводки по их реализации. К нему поступали сводки о потерях, требования по обеспечению дощатыми настилами и болотными сапогами, а также медицинские доклады о количестве больных «траншейной стопой»^[37] и многие другие данные. Однако просто невозможно представить себе, что два человека в течение двух месяцев крупномасштабного наступления могут дважды в день встречаться за одним обеденным столом и при этом не касаться обстановки, складывающейся на фронте, и не говорить об особенностях местности, где идут бои.

Бригадный генерал Джон Чартериз тоже не был обойден вниманием критиков. Больше всего он обвинялся в том, что разведданные, которые Хейг получал от него, были либо совершенно неточными, либо искаженными, так чтобы главнокомандующий получал именно ту информацию, какую, по мнению Чартериза, ему и хотелось слышать. Последнее утверждение использовалось даже партией сторонников Хейга в качестве доказательства, что именно Чартериз, а не Хейг нес вину за принятые решения продолжать атаки, которые уже давным-давно захлебнулись. Хотя за суровой внешностью сэра Дугласа Хейга пряталась душа оптимиста, те, кто клеветал на Чартериза, утверждали, что это именно он скрывал истинное положение дел или неприятные данные о действительной обстановке на фронте и что это побуждало его руководителя продолжать атаки, которые, знай он всю правду, были бы остановлены на более раннем этапе.

Заявлялось даже, что якобы Чартериз с целью показать упадочное состояние немецкой армии приказывал, чтобы в лагерях военнопленных, расположенных близко к линии фронта, не содержалось физически развитых, здоровых и крепких немецких солдат и чтобы Хейг мог видеть только слабых, контуженных и деморализованных пленников. Трудно найти какие-либо свидетельства, в особенности в поддержку этого голословного утверждения, а сам Чартериз в своих военных мемуарах, названных им «В Ставке главнокомандующего» (At GHQ) и составленных главным образом на основе его дневников и отрывков из писем к жене, не дает никаких оснований считать, что он когда-либо чувствовал себя обязанным «подслащать пилюлю» в своих ежедневных докладах руководству. Чартериз полагался на взвешенные и объективные донесения, и 28 октября 1916 года он, касаясь состояния немецкой армии, делает следующую запись в своем дневнике: