Преступление и наказание в России раннего Нового времени - Нэнси Шилдс Коллман

Действительно, начиная с московского периода и в Новое время российское правительство осуществляло над обществом и чиновничьим аппаратом сильный и централизованный контроль, стремясь завладеть всеми возможными ресурсами в условиях, когда ресурсов было недостаточно. Но из-за размеров государства многое оставалось вне пределов досягаемости для власти, и в итоге правителям России не удалось равномерно распространить свой контроль на всей территории. В обоих этих аспектах – в протяженности страны и пределах возможностей власти – положение московских царей походило на ситуацию их зарубежных собратьев. По всей Европе и в Османской империи с XVI по XVIII век правители стремились, часто неудачно, сконцентрировать свою власть. Даже когда европейские монархи пытались унифицировать фискальные системы, создать национальные бюрократии, усилить двор правителя и кодифицировать законы^[30], им приходилось идти на уступки местным интересам – сословных объединений, городского самоуправления, религиозных и этнических меньшинств. С особенной силой разнообразие подходов к управлению было востребовано в полиэтничных многоконфессиональных империях. Таким образом, правители раннего Нового времени встречали противоречие между централизацией и делегированием власти. В этом контексте процесс централизации в России может рассматриваться в рамках континуума стандартного раннемодерного государственного строительства. Краткий обзор целей и практики централизации, прежде всего в области права, среди государств того же уровня, что и Московское царство, возможно, покажет, что Европа и Россия отличались отнюдь не так сильно, как это часто считают.

Европейские страны того же масштаба, что и Московия, наиболее успешно справившиеся с построением единого монархического государства (такие как Англия и Франция), сталкивались в этом деле со сложностями, которые им создавали привилегированные социальные группы: сословия с их представительными органами, привилегированные города, конфессиональные, языковые или этнические общины – а также значительное разнообразие судебных систем. Для большинства христианского населения каноническое право и ius commune («общее право») образовывали общее правовое основание, на котором своды законов и обычное право (ius proprium) тех или иных областей формировали местную судебно-правовую практику^[31]. Во Франции, как и в Московском царстве, мощный абсолютистский дискурс и распространение придворной культуры закладывали основание централизованной королевской власти. Но пресловутый французский абсолютизм был построен при помощи умелого компромисса с группировками провинциального дворянства, гильдиями, городами и другими опосредующими сообществами и за счет признания местных языков и более 300 региональных и локальных кодексов обычного права, а также старинных сеньориальных привилегий. Французский король кодифицировал уголовное право в Ордонансе Виллер-Котре в 1539 году и являлся номинальным председателем высших судов – парламентов, числом тринадцать во второй половине XVIII века, которые на деле контролировались профессиональным наследственным чиновничеством, чьи должности могли покупаться и продаваться и находились вне прямого контроля со стороны короля. Ниже парламентов располагалось по меньшей мере два уровня провинциальных и окружных судов, в которых заседали представители местного дворянства и чиновники. К XVII веку французские профессиональные судейские, «дворянство мантии», достигли такого же влияния и статуса, как и старинная военная знать. К XVIII веку они стали ведущей силой, выступавшей за политический плюрализм и прозрачность правовой системы. Стюарт Кэрролл назвал Францию раннего Нового времени «сложносоставной политией, государством, кое-как объединившим территории с отчетливо выраженными и различными идентичностями»^[32]. Судебная разнородность Франции оставляла широкие полномочия за обществом и давала автономным сообществам и элитам гораздо больше возможностей противостоять королю, чем когда-либо было у московского общества перед лицом царской власти.

В Англии централизованный характер судопроизводства также смягчался наличием местных судов. Уголовные правонарушения были всецело в компетенции королевских судов. Это были высшие суды в Лондоне – суд королевской скамьи для тяжких преступлений и Звездная палата для мятежников, а также суды ассизов на местах – разъездные суды, собиравшиеся дважды в год с участием королевских судей и юристов по шести округам. Статуты королевы Марии 1554–1555 годов кодифицировали процедуру уголовного судопроизводства, введя практику письменного документирования, но не инквизиционный тип процесса. Местные судебные институты деятельно участвовали в совершении правосудия. Выборные мировые судьи, констебли и коронеры осуществляли расследование уголовных преступлений и полицейский надзор на местах. Их общее число по графствам королевства достигало нескольких тысяч. Практика судов присяжных большого и малого жюри вовлекала поместное дворянство и вносила коррективы в вынесение приговора за счет учета местных особенностей. Юристы осуществляли правовую поддержку тяжущихся^[33]. Английская модель взаимодействия общества и государства в правовой сфере, хотя и основывалась на совершенно иных представлениях о судебных «правах», по структуре своей была сходна с местным судопроизводством в Московском царстве.