Елизавета I - Кэролли Эриксон

берег огромные водные валы. Все указывало на то, что и летом ура» ганы, да такие, каких много лет уже не было, не утихнут, адмирал с тревогой думал, каково придется его судам в грозных водах Северной Атлантики.

Король, как и дон Алонсо, по природе тоже был фаталистом, другое дело, что в нем жила неколебимая уверенность в том, что Всевышний всегда на его стороне. В глазах Филиппа «Армада» подобно крестоносцам вершила святое дело. Годами его уговаривали обрушиться всей своей мощью на Англию, и вот наконец он решился. В результате каких мучительных расчетов пришел он к такому решению, сказать трудно, ибо с годами король все больше уходил в себя и мыслями своими ни с кем не делился. Так или иначе, где-то в середине 80-х годов ему, видимо, было какое-то знамение. Ему открылось, что все богатства, накопленные им за долгие годы правления, вся необъятная власть, все золото и серебро из Нового Света, все земли, им завоеванные, предназначены для одной-единственной цели: сокрушить эту еретичку — королеву Елизавету.

С решимостью, поразившей его собственных министров — ибо они привыкли к медлительности, к всегдашней неопределенности с его стороны, — Филипп распорядился подготовить к выходу в море огромный флот. Он возьмет курс на Нидерланды и, объединившись с отрядами Пармы, нападет на Англию. То есть сама по себе «Армада» не являлась инструментом вторжения, ей предстояло сыграть подготовительную роль, главное — наземная операция. Тем не менее, объединившись, могучие военные корабли и десятки тысяч пехотинцев должны были одолеть сильный английский флот и далеко не прочные береговые укрепления.

Правда, где именно и как произойдет объединение морских и наземных сил, оставалось неясным, тем более что единственный пригодный для швартовки таких тяжелых кораблей порт в Голландии оставался в руках противника. Однако же эти и иные тактические соображения не могли заставить отложить начало военной экспедиции. Весной 1588 года перед герцогом Мединой открылась поистине величественная нанорама. Всё — корабли и люди — было готово к выходу в море. Самый могучий, самый крупный, самый устрашающий флот в европейской истории был снаряжен в рекордно короткие сроки. Пройдет еще совсем немного времени, и Филипп, как с тревогой ожидали англичане, обрушится на Англию, и к ногам его падет последняя твердыня христианского мира.

Но они, наверное, удивились бы, узнав, с какой тревогой моряки «Непобедимой армады» следят за оборонительными приготовлениями Англии. «Похоже, противник не очень-то нас опасается, — гово- рил лорд Хауард Эффингэм, единоутробный брат изменника Норфолка, а ныне командующий английским флотом. — Мы кажемся им цепными медведями, которых готовы растерзать собаки». С другой стороны, английские соглядатаи в Лисабоне сообщали в Лондон, что здесь царит, особенно среди моряков, «великий страх», вызванный отличной готовностью англичан к морскому сражению. Особенный ужас наводил Фрэнсис Дрейк. Испанцы называли его El Draque — драконом и склонны были видеть в его флотоводческих дарованиях и неизменно сопутствующей ему фантастической удаче в бою нечто большее, нежели просто человеческие способности. Это кудесник, говорили они, его поддерживает высшая сила.

И все-таки в целом доклады из Португалии и Испании скорее обескураживали, нежели ободряли. В Лондон приходили самые невероятные сообщения: «Армада» насчитывает две сотни судов и тридцать шесть тысяч матросов и офицеров; в «Армаде» триста судов, половина из них — гигантские боевые корабли; в «Армаде» четыреста или даже пятьсот судов с командой такой численности, что Англии ни за что не устоять. Не говоря уже о сухопутных войсках, которые, по сообщениям из Дюнкерка, уже готовы к началу завоевательного похода. В гавани Дюнкерка — тридцать семь судов, они и доставят солдат Пармы к назначенному месту встречи с кораблями «Армады». Сюда в больших количествах доставляются боевые лошади, а аббатства превращены чуть ли не в пекарни для нужд армии.

Король Филипп настолько кичился своим громадным флотом, что даже не считал нужным скрывать его состав. Весной 1588 года по Риму, Парижу и Амстердаму ходили списки с перечислением судов, вооружения и численности команды «Непобедимой армады», и хотя сведения, в них приводимые, несколько преувеличивались, к истине они были ближе (впрочем, для англичан это являлось небольшим утешением), чем доклады разведки. Печатники в Амстердаме, всегда готовые очернить испанцев, от себя добавляли к официальным документам перечни бичей, плетей и иных пыточных инструментов, которыми якобы набиты трюмы кораблей «Непобедимой армады». На пути в Лондон эти страшные списки обрастали всяческими легендами и предсказаниями в том роде, что все взрослое население Англии будет предано пыткам и смерти, а младенцев сирот передадут семи тысячам кормилиц, которые будут находиться с ними в мрачных трюмах.

На протяжении ветреной весны и начала лета англичане готовились к войне. Во всех графствах собирались боевые отряды, а сельской знати Елизавета велела подготовить как можно большее количество копьеносцев и конников. В интересах безопасности во всех городах выставили ночную стражу. Подозрительных немедленно задерживали. Усилились преследования священников и укрывающих их нонконформистов, ибо трудно было предсказать, как поведут себя английские католики, когда в страну вторгнутся их единоверцы. Жителям береговой полосы было велено приготовить буи и сигнальные огни — их должны были зажечь при появлении первых кораблей «Армады». Особое внимание обращалось на все то, что могло представлять ценность для сил вторжения; даже скот, дабы он не попал в руки испанцев, отгоняли в глубь страны.

В устье Темзы соорудили нечто вроде барьера, препятствующего проходу вражеских судов. От Грейвсенда до Тилбери через всю реку протянули скрепленные друг с другом тяжелые цепи и корабельные канаты; удерживали их на месте с помощью ста двадцати мачт десятки небольших суденышек.

Но опорой обороны был флот, состоявший, помимо основных сил под командой лорд-адмирала Хауарда, из двух небольших отрядов — один в Плимуте во главе с Дрейком, недавно удостоенным титула вице-адмирала, другой в Дувре — он контролировал выход в Ла-Манш. Матросов собралось предостаточно, даже лоцманов с Темзы призвали под знамена. («Англия еще не видела такого количества храбрых капитанов, солдат и матросов!» — с энтузиазмом восклицал Хауард.) Вовсю трудились плотники-корабельщики, и в конце концов, по словам того же Хауарда, ни в одном из судов не осталось даже крохотной щели, хотя для этого пришлось, невзирая на неблагоприятную погоду, работать день и ночь.

К июню все было готово, суда весело плясали на больших волнах, словно «придворные на балу». Меж тем вымуштрованные отряды пехоты подтягивались к Тилбери, где расположился штаб наземных сил. Если кто и уклонился в грозный для страны час от королевской службы, свидетельств этому не осталось, хотя многие селяне выказывали обеспокоенность тем, что дополнительные налоги на содержание армии лягут на них непосильным бременем. В глазах большинства людей приближающееся столкновение с Испанией было, должно быть, немалым облегчением. Во всяком случае, их воодушевляла встреча на поле боя с противником, которого так долго боялись. Чем бы этот бой ни кончился, победой или поражением, по крайней мере придет конец бесконечной неопределенности. «Приятно было наблюдать, — пишет один современник, — за солдатами на марше к Тилбери. Лица у них раскраснелись, отовсюду слышались воинственные возгласы, люди от радости чуть ли не плясали».