Жизнь и судьба Федора Соймонова - Анатолий Николаевич Томилин

15

В январе дня 7‑го 1731 года, с утра до света, надев по случаю представления белый атласный камзол без рукавов, короткие светлые панталоны до колен, белые чулки и башмаки с ясными пряжками, облачившись в салатного цвета верхний кафтан станового покроя с перехватом по талии, с золотыми пуговицами и петлицами на широких расшитых обшлагах, отправился он в коллегию.

Его высокопревосходительство господин вице-президент, адмирал и кавалер Петр Иванович Сиверс представил нового прокурора высшим коллежским персонам. Несмотря на неприсутственный день — согласно регламенту заседали по вторникам, четвергам и субботам, — почти все члены коллегии оказались на местах. Первым к нему подошел вице-адмирал Наум Акимович Сенявин, с которым Федор служил еще на «Ингерманландии», пребывая в мичманах.

— Ты никак, Федор Иванович, в фискальное племя подался? — Улыбнувшись, Сенявин обнял Соймонова. — Пошто такой афронт славному зейману российскому учинен?..

Федор горестно пожал плечами:

— Не своею волею, Наум Акимыч, видит Бог, не своею. И так по сему поводу в превеликой десперации пребываю...

— Верю и знаю. Прокурорский хлеб горек. Но ты не унывай, коли нужда в чем будет, сказывай, в чем польготить надобно... И добавил темно, понизив голос: — А главное, не боись, на кажну гадину своя рогатина найдется.

Затем встретил Соймонов своего бывшего командира на той самой «Ингерманландии», на которой зачинал службу. Ныне контр-адмирал и директор адмиралтейской конторы Мартын Петрович Гослер. «Постарел Мартын Петрович, — про себя отметил Федор, — постарел и обрюзг». Однако Гослер лишь едва кивнул новому прокурору, диктуя какую-то бумагу немецкому писарю, постоянно обретавшемуся в конторе.

Был здесь и хорошо знакомый Федору Ивановичу злосчастный мореход Федор Вильбоа, утопивший во время Персидского похода без малого весь провиант армейский в Каспийском море. Ныне он был в ранге капитан-командора и заведовал, знать по опыту прошлых лет, не только провиантом, но и иным флотским хозяйством.

Пожалуй, лучше других сошелся Соймонов с Наумом Сенявиным да еще с Иовом Микулиным, быстрым умом обер-комиссаром подрядной конторы. Три недели спустя новоназначенный прокурор вместе с членами Адмиралтейств-коллегии должен был ехать на закладку нового корабля в адмиралтейскую крепость. Собирались на торжество все, собирались весело. Не поехал один лишь вице-президент Сиверс, отговорившись предстоящей визитацией в кабинет министров к Остерману.

— Врет, поди, господин вице-адмирал, — заметил Сенявин, надевая шубу. — Опять, чай, с аглинскими купцами ньюкастельский сор станет на русское золото обменивать.

— Какой такой сор? — заинтересовался Федор.

— А ты едешь ли с нами-то? — вместо ответа спросил Наум Акимович. — А коли едешь, то вались ко мне в кибитку. Чего тебе своих коней гонять...

Вот тогда-то по дороге и поведал Наум Акимыч новому прокурору за тайну о многих делах, которые противно регламенту случались в Адмиралтейств-коллегии. В том числе посоветовал Федору Ивановичу поинтересоваться «страстью» господина вице-президента к покупке дорогого ньюкастельского каменного угля, отчего казне великий убыток происходит.

Крепко тот разговор засел в памяти Соймонова. Дела флотские в таком разорении оказались, что первое время непонятно было, с чего и начинать. А тут задачка была деликатная, тонкая. И Федор никак не мог сообразить, с какой стороны ее следует начинать раскручивать. Сенявин же только посмеивался... Тут еще новые дела навалились. Пришлось ехать с комиссией осматривать адмиралтейский госпиталь, длинное одноэтажное здание, построенное за городской чертой в лесу, неподалеку от устья Фонтанки. Потом была долгая поездка на Сестрорецкий оружейный завод, основанный в 1714 году. Повелением царя Петра сюда были переведены мастера с Олонецких заводов, приписаны крестьяне с окрестных земель. С 1724 года завод исправно выпускал якоря и другой железный припас для развивающегося мореходства, а потом начал было делать и ружья. Ныне же здесь наблюдался упадок и запустение...

Поистине «непорядков в противность регламенту», на которые намекал вице-адмирал Сенявин, оказалось преизрядно. В феврале 1727 года, отправившись вместе с двором в Москву, президент Адмиралтейств-коллегии генерал-адмирал граф Федор Матвеевич Апраксин поручил исправление своей должности вице-президенту Петру Ивановичу Сиверсу, голштинцу, переселившемуся при Петре Первом в Россию и вступившему в русскую службу. А потом, год спустя, призвал к себе Господь честного генерал-адмирала. А Сиверс так и остался во главе коллегии, получив адмиральский чин, но оставаясь в должности вице-президента. Согласно регламенту высшие посты в коллегиях могли занимать лишь природные русские. Тем не менее господин адмирал Сиверс за годы своего правления привык распоряжаться коллежскими средствами и хозяйством бесконтрольно: брал мастеровых людей для своих надобностей по домашнему хозяйству, брал и материалы на строительство в вотчинах. Он вроде бы и хозяином себя не чувствовал — все же вице-президент, а, с другой стороны, все права имел, ни за что не отвечая. Императорский двор и кабинет флотом не интересовались, был бы не чересчур убыточен. А какую пользу с него взять?..

Федор немало поломал себе голову, раздумывая над причинами непорядков. Выходило, что коренились они прежде всего в застарелой привычке к бесконтрольности и безнаказанности главных затейщиков. Под стать Сиверсу были и другие высшие коллежские чины. Проверяя штаты, Федор удивлялся, как много лишних людей толпилось в коллежских палатах. Каждый вроде что-то делал, а дело стояло. При этом должностные назначения вовсе не соответствовали адмиралтейскому регламенту, а зависели от протекции, от родства, а то и от взяток... Из-за непорядков в денежных поступлениях от воевод и ратуш в коллегии образовались значительные недоимочные суммы. Отчетные ведомости составлялись неверно. Сведения об исполнении указов в срок не представлялись, и делопроизводительство находилось в самом плачевном состоянии. Соймонов и не представлял себе раньше, каким важным делом является отлаженный и четко работающий административный, канцелярский аппарат. Стоит ему разладиться, и самые благие начинания безнадежно застревают на полдороге от решения к исполнению...

Начал он с того, что не могло ни у кого вызвать даже тени возражений, — с упорядочения денежной отчетности и с сокращения недоимок. С этим оказался связан раздутый штат коллегии, и прокурор выступил на заседании с предложением сократить количество секретарей, обретающихся сверх регламента, и уменьшить количество гардемаринов во флоте. В том числе он предложил отправить наконец в подлинную морскую «многотрудную» службу, в хорошо знакомую ему Астрахань, назначенных туда адъютанта Сиверса — молодого лейтенанта Эссена и трех бравых мичманов, слишком долго обретавшихся в «паркетном плавании» по петербургским прихожим. Эти его предложения вызвали целую бурю среди покровителей бездельников. Но прокурор был слишком