Малиновский. Солдат Отчизны - Анатолий Тимофеевич Марченко

в силе Красной Армии, хорошо знает, что основной тон в Красной Армии задают не отсталые от жизни люди типа Горлова, а новые, такие как Огнёв. Запомните, товарищ Малиновский: открытая критика недостатков идёт от силы, а не от слабости. Ликвидация этих ошибок сделает Красную Армию ещё более сильной, ещё более боеспособной. Это как раз и показано в пьесе драматурга Корнейчука.

— Я полностью согласен с вашей оценкой, товарищ Сталин.

— Выходит, я вас убедил и наш разговор не напрасен. Главное сейчас — делать без промедления практические выводы, решительно избавляться от горловых на всех уровнях, а не только в высших эшелонах военного руководства.

— Абсолютно правильно, товарищ Сталин. Хотя молодых, талантливых кадров пока ещё недостаточно. Мы испытываем в них большой дефицит.

— Ничего, с каждым днём приток таких кадров будет нарастать. Военачальники типа Огнёва будут выходить из среды фронтовых командиров. Надо только находить их и помогать им расти.

— Задачу понимаю, товарищ Сталин.

Верховный немного помолчал, а потом спросил таким тоном, что Малиновскому показалось, будто сейчас там, в Кремле, вождь хитро усмехается:

— Товарищ Малиновский, скажите откровенно, в самом себе вы не замечали хотя бы некоторые черты командующего фронтом Горлова?

Родион Яковлевич опешил: он не ожидал такого вопроса. И потому ответил не сразу.

— Что, мой вопрос поставил вас в тупик?

— Нет, товарищ Сталин. Просто давать оценки себе самому сложнее, чем другим. И всё же смею думать, что образ Горлова списан не с меня.

— И вам, товарищ Малиновский, не присущ ни один из недостатков Горлова?

— Надеюсь, что не присущ, хотя прекрасно понимаю, что недостатки есть и у меня. Например, если бы мне Огнёв заявил, как он заявил Горлову, что хочет лишь одного — чтобы тот не командовал фронтом, я бы с этой минуты не смог бы воевать рядом с таким человеком.

Сталин, видимо, не ожидал такого ответа.

— Гордыня, товарищ Малиновский, не относится к лучшим качествам большевика, — услышал Родион Яковлевич посуровевший голос Верховного.

«Посмотрел бы я, как бы ты, Иосиф Виссарионович, повёл себя, если бы тебе такое кто-нибудь из ближайших сподвижников сказал. Вроде того, что не хочет, чтобы ты был Верховным Главнокомандующим».

А Сталин между тем продолжал:

— Хорошо уже то, товарищ Малиновский, что вы честно отвечаете на мои вопросы, не юлите, как некоторые. Ваши слова — подтверждение тому, что у вас есть чувство собственного достоинства. Без этого чувства нет и не может быть истинного военачальника. Но хотя вы и не замечаете у себя черт Горлова, покопайтесь поглубже, может, что-то и найдёте. И тогда постарайтесь их побороть.

— Буду стараться, товарищ Сталин.

Родион Яковлевич подумал о том, что и без советов вождя он достаточно самокритичен и всегда после жалеет, если порой, поддавшись внезапным эмоциям, поступается своими сложившимися принципами.

— Тут к нам поступили сведения, что иные военачальники даже высокого ранга позволяют себе в ходе боя использовать такие недозволенные приёмы, как физические наказания солдат и офицеров, попросту говоря, занимаются мордобоем, — эти слова Сталин произнёс вкрадчиво, словно намекая на то, что и Малиновский, возможно, «грешит» этим.

— Этого я себе никогда не позволял и не позволю ни при каких условиях, товарищ Сталин. Расцениваю такие действия как преступные.

— Правильно расцениваете. В Ставке даже поговаривают о вашей излишней доброте.

— Смотря к кому, товарищ Сталин. Думаю, что доброта к людям, испытывающим невероятные тяготы войны, не может быть излишней.

— Что же, это хорошо, что вы правильно восприняли пьесу драматурга Корнейчука. — Сталин ловко «закрыл» им же самим затронутую тему. — Горловым мы объявляем решительный бой. Надеюсь, в этом бою вы займёте правильную, большевистскую линию.

— Товарищ Сталин, я сделаю для этого всё возможное и выполню ваш приказ.

— Это не мой приказ, товарищ Малиновский, — поправил Сталин. — Это приказ советского народа, который должен войти в историю Второй мировой войны как народ-победитель.

— Так оно и будет, — убеждённо сказал Малиновский.

— А чтобы это исполнилось, вам, товарищ Малиновский, предстоит держать очень серьёзный экзамен — экзамен на стойкость и волю к победе. Враг рвётся к Сталинграду. Этот город должен стать крепостью на Волге. Именно там немецко-фашистские войска должны быть и будут разбиты. Именно Сталинград должен стать символом коренного перелома в ходе этой войны, после которого враг уже не будет в состоянии оправиться. Вашей армии в решении этой сложнейшей задачи отведено особое место. Надеюсь, что вы выдержите этот экзамен с честью, не в пример Горлову и ему подобным.

— Приложу для этого все свои силы и знания, товарищ Сталин!

6

То, что происходило сейчас в заснеженной приволжской степи, вряд ли можно было назвать обычным сражением. Термин «сражение» в точном словарном значении этого слова — совокупность ударов и боёв, связанных общим замыслом и проводимых соединениями и объединениями для достижения цели операции — явно преуменьшил бы колоссальный размах развернувшихся военных действий. То, что здесь происходило, естественно было бы назвать «битвой», ибо этот синоним слова «сражение» показывает необычный, уникальный, почти фантастический, поражающий умы размах и ожесточённость боёв. И тут уже напрашиваются исторические аналогии: Ледовое побоище, Куликовская битва, Бородинская битва...

В сентябре 1942 года заместитель Верховного Главнокомандующего Георгий Константинович Жуков, находясь на командном пункте группировки войск севернее Сталинграда, получил директиву Ставки, подписанную Сталиным:

«Положение под Сталинградом ухудшилось. Сталинград могут взять сегодня или завтра, если северная группа войск не окажет немедленную помощь. Потребуйте от командующих войсками, стоящих к северу и северо-западу от Сталинграда, немедленно ударить по противнику и прийти на помощь сталинградцам. Недопустимо никакое промедление. Промедление теперь равносильно преступлению».

Жуков нахмурился. Легко сказать «немедленно ударить по противнику». Разве он, Жуков, и сам не понимает, что помощь войскам 62-й армии генерала Чуйкова и 64-й армии генерала Шумилова необходима им как воздух? Без этой помощи они задохнутся, и Сталинград может пасть. Верховный не любит бросаться угрозами, чтобы нагнать побольше страху на свой генералитет; нет, уж если он охарактеризовал возможную сдачу Сталинграда как преступление, то генералы, волею судьбы оказавшиеся на сталинградских рубежах, сдав город врагу, будут тотчас же всенародно объявлены преступниками и врагами народа. И эта незавидная судьба не минует и его, Жукова. Вождь не посмотрит на то, что он, Жуков, отстоял Москву. Город на Волге носит имя Сталина, это символ государства, что там ни говори. И падение Сталинграда обернётся несмываемым позором советских войск,