Одиссея батьки Махно - Сергей Мосияш

— В районе Евпатории.

— Постарайтесь подтянуть туда наиболее надёжные части и по назначенному часу, лучше ночью, разоружить махновцев, а потом расстрелять.

— Я хочу вызвать к себе командира корпуса с начштабом. Начать с них.

— Согласен. Это разумное решение — отсечь голову. А мы здесь с Махно постараемся разобраться. И этого нельзя откладывать, Михаил Васильевич. У махновцев слишком много сочувствующих среди красноармейцев, особенно в Первой Конной. У нас есть сведения, что сибирские партизаны по прибытии к Крыму пытались соединиться с махновцами.

— Мне докладывали об этом. Но махновцы их не приняли, сославшись на договор с нами.

— Тогда не приняли, сейчас могут принять. И пожалуйста, товарищ Фрунзе, не делайте глупостей как с врангелевцами 11-го числа.

Фрунзе был обескуражен напоминанием о его обращении к врангелевцам от 11 ноября. Тогда разгромленные части белых панически бежали на юг, преследуемые Конницей красных и повстанцев, сдавая почти без боя города и посёлки. Он — главнокомандующий фронта, чувствуя себя уже победителем, решился на благородный жест, обратясь к побеждённым: «Я, главнокомандующий Михаил Фрунзе, обращаюсь к вам, побеждённые, ко всем, от рядовых до лиц высшего комсостава, я гарантирую вам полное прощение в отношении всех поступков, связанных с гражданской борьбой, при условии немедленного разоружения и сдачи в плен. Всем, кто пожелает покинуть Россию, мы не будем препятствовать, при условии отказа на честном слове от дальнейшей борьбы против рабоче-крестьянской России. А желающим остаться будет предоставлена возможность трудиться на благо Родины».

Обращение было передано по телеграфу, его приняли на всех станциях. Оно вызвало в стане белых искру надежды: «Какое благородство!»

Но не суждено было Фрунзе долго ходить в благородных. На следующий же день от Ленина пришла гневная шифрограмма: «Только что узнал о вашем предложении Врангелю сдаться. Крайне удивлён непомерной уступчивостью условий. Если противник примет их, то надо обеспечить взятие флота и не выпускать ни одного судна; если же противник их не примет, то нужно расправляться с ним беспощадно. Ленин».

Вождь указал главнокомандующему его место: «обеспечивай невыпуск» и «расправляйся беспощадно». Именно об этой «глупости» напомнил Фрунзе Троцкий, о «непомерной уступчивости» классовым врагам.

Но если обращение Фрунзе услышали все или почти все, то ленинскую шифрограмму читали один-два человека (командующий и шифровальщик), и поэтому многие сдавались, часто целыми подразделениями, особенно молодёжь, вчерашние студенты и гимназисты, не искушённые в жизни и поверившие в благородство Фрунзе: «Мы прощены!»

Получивший выговор от вождя товарищ Фрунзе через сутки повернул на 180 градусов и приказал топить все суда, отплывающие из Крыма, а сдающихся в плен немедленно расстреливать без суда и следствия. Чтоб не заваливать трупами набережные, обречённых связывали, вывозили в море на баржах и, шаландах и там расстреляв, сбрасывали в море. Их, поверивших большевику, было расстреляно не одна, не две, а десятки тысяч.

Дошла очередь и до махновцев. В штаб корпуса пришла телеграмма за подписью Фрунзе:

«Командир корпуса товарищ Каретников, прошу вас прибыть в Ставку вместе с начальником штаба для отчёта и согласования дальнейших действий».

— Какие ещё там действия, — проворчал Семён. — Мы своё дело исполнили, теперь за ними черёд.

Однако, поворчав, приказал Гавриленке:

— Готовь, Петро, документы для отчёта и прикажи взводу охраны седлать коней.

Собрав командиров, Каретников сообщил о вызове к командующему:

— Кожин, Петренко, Марченко, остаётесь на хозяйстве.

— Ты, Никитич, всё же связался бы с батькой, — посоветовал Марченко.

— Да связь отчего-то прервалась. Попробую дозвониться из Ставки.

— Товарищ главком, махновцы прибыли, — доложил Фрунзе по внутренней связи комендант.

— Примите у них оружие и препроводите в мою приёмную.

— Но с ними ещё взвод охраны.

— Сколько?

— 24 человека.

— Их направьте в казарму и там потихоньку разоружите. Всё.

Фрунзе вызвал адъютанта, тот возник у порога.

— Сейчас подойдут махновцы, сразу же вежливо и корректно препроводи их ко мне, а сам тут же свяжись с чекистами, предупреди, чтоб были наготове. И найди Кутякова.

Вошедших в кабинет Каретникова и Гавриленко Фрунзе встретил, стоя за столом.

— Рад приветствовать героев Сиваша, — сказал он с теплотой в голосе. — Прошу садиться, товарищи. Хочу вас порадовать, мы готовим представление вас к наградам.

— Спасибо, — сказал Каретников.

— Как расположился корпус?

— Хорошо, — отвечал Каретников. — Мне бы, товарищ Фрунзе, связаться с нашей Ставкой с Гуляйполем.

— О чём речь? Внизу зайдёте в отдел связи, скажете, я приказал, и мигом вас свяжут с батькой. Ну-с, — Фрунзе взглянул на свои наручные часы, и Каретников подумал: «Куда-то торопится».

— Вы приготовили отчёт?

— Да, — ответил Гавриленко, расстёгивая полевую сумку.

— Какие у вас потери?

— Убитыми и ранеными — 30 процентов, — сказал Гавриленко, извлекая из сумки тетрадь и подавая её Фрунзе.

— Да? — недоверчиво протянул главком. — А вот у Блюхера 85 процентов.

— Оно и понятно, они шли в лоб на Турецкий вал, — заметил Каретников. — Если б не подоспела 52-я, Блюхер уложил бы и все 100 процентов.

Фрунзе улыбнулся краешком рта, дав понять, что вполне оценил остроумие комкора, и опять взглянул на часы.

— Понимаете, товарищи, меня ждут на митинге в одном из полков. Давайте встретимся вечером, часиков эдак, — опять взгляд на часы, — в семь. Годится?

— Годится, — сказал Каретников, поднимаясь со стула. — Я пока свяжусь с Гуляйполем. Идём, Петро.

— Да, да, скажите там, я приказал.

За ними закрылась дверь, Фрунзе вздохнул с облегчением. Взял графин с водой, стал наливать в стакан, почувствовал, как дрожит рука. Успел подумать: «Только этого не хватало» — и услышал приглушённые хлопки. Опытным ухом уловил: стреляют. Ударил ладонью по звонку — раз, другой. В дверь влетел бледный адъютант.

— Ну что там?

— Пришлось стрелять прямо на лестнице, товарищ главком.

— Почему? Я же велел им в подвале.

— Но во время ареста Каретников набросился на Пивоварова и чуть не задушил.

— Размазни — не чекисты.

Из-за спины адъютанта явился Кутяков.

— Вы меня вызывали, Михаил Васильевич?

— Да. Займись их охраной. И пожалуйста, меньше шума. Красноармейцы нас не поймут, привлеки контрразведчиков, они знают, как это делается.