Кью - Лютер Блиссет

Венеция, 11 февраля 1547 года

Девушка рассказала, что клиент был смуглым, довольно высоким, с вытатуированной сиреной на плече.

Девушка рассказала и то, что он непрерывно играл в кости: один кубик постоянно был у него в руке, потому что он обожает азартные игры, а чем чаще он прикасается к костям, тем ласковее с ним обходится фортуна.

Девушка плакала. Потому что такие порезы, зарубцевавшись, оставляют длинные белые шрамы, которые в морозные дни краснеют и кажутся признаками болезни.

Хотя все и произошло четыре дня назад, она плакала, рассказывая мне об этом, потому что теперь ее лицо изуродовано навсегда.

Глаза Деметры были ледяными. В них можно было прочесть осуждение, даже обвинение: меня здесь не было, а она одна была не в силах что-то изменить. Юный Марко мог тоже получить удар ножом, но какая от этого была бы польза?

Между приступами рыданий девушка рассказала, что незнакомец говорил как-то странно. Нет, не с таким акцентом, как у меня, а по-другому, с греческим или, возможно, славянским. Нет, он не бил ее… Только нож, но ей казалось, он хочет убить ее… А еще он заявил, что, если она закричит, он зарежет ее, как овцу.

Я ничего не сказал. Я действительно считал, что слова тут ни к чему. Мой взгляд скрестился с взглядом Деметры, и этого оказалось вполне достаточно.

Сделать то, что я должен.

Грек, который без ума от азартных игр.

Не помню, как прошел через весь город. Но я сделал это, потому что, когда звонили колокола, я стоял перед игорным домом Мавра, уставившись в лицо громилы у дверей.

— Передай Мавру, что Немец хочет его видеть.

Перед тем как скрыться в дверях, Голиаф, как мне показалось, злобно усмехнулся, или, возможно, это было естественным выражением его лица.

Я ждал до тех пор, пока узкая дверь вновь не приоткрылась и белые зубы Мавра не блеснули в свете фонаря.

Улыбка акулы.

Никто не обратил внимания на отсутствие формальностей.

— Грек, возможно, далматинец, любитель игры в кости, изысканно одет, на плече татуировка — сирена. Он порезал одну из моих девочек.

Мавр и глазом не моргнул, но выражение его лица явно свидетельствовало, что эта новость дошла и до него.

— Одно условие, Немец. Я заплатил страже, чтобы меня оставили в покое: расправляйся с ним подальше отсюда — не в моем заведении. А свой кинжал оставь Кемалю.

Я киваю, вытаскивая лезвие из ножен и вручая его великану. Мавр отодвигается в сторону, жестом приглашая меня войти.

В комнате стоит тишина, только звук катящихся по столу костей и приглушенные ругательства.

Представители всех рас мира собрались здесь, в этом подвале. Немцы, голландцы, разодетые испанцы, турки и хорваты демонстрируют свои ставки, написанные мелом на деревянных дощечках. Никакого вина или другого спиртного, никакого оружия: Мавр умеет предотвращать неприятности.

Хожу, изучая каждого, одного за другим, обращая особое внимание на руки. Руки могут рассказать очень интересные и недвусмысленные истории: отсутствующие пальцы, надетые для удачи перчатки, кольца, которые могут превратиться в ставку и быть брошенными на стол.

Затем я заметил игральную кость, вращающуюся в чьей-то правой руке, крошечную вещичку, бегающую между пальцев туда-сюда каждый раз, когда левая рука поднимается, чтобы метнуть.

Он ничего не замечал, пока не почувствовал лезвие на своей щеке.

Кто-то завел его правую руку за спину, одновременно обнажив левое плечо.

Он ругался на своем языке, когда игральные кости из слонового бивня выпали из его кармана, унося с собой его удачу.

Потом он мог только кричать и смотреть, как лезвие аккуратно срезает с его руки все пальцы.