Габриэль Гарсиа Маркес. Биография - Джеральд Мартин

В конце сентября семья Гарсиа Барча отправилась из Мехико в Барселону через Нью-Йорк, Лондон и Париж. Гарсиа Маркес вернулся к работе. Прошло более четырех лет со времени издания его последней новой книги, и ему не терпелось выбраться из тупика. В период с конца 1967 г. роман «Осень патриарха», разумеется, был его главным проектом, но он также несколько лет работал над своим первым сборником, в который включил как новые рассказы — в том числе «Старый-престарый сеньор с огромными крыльями», — так и тот, что был написан раньше, в 1961 г.: «Море исчезающих времен»^[874]. Все они будут напечатаны в сборнике «Простодушная Эрендира и другие истории» в 1972 г. Сам рассказ о простодушной Эрендире имеет давнюю историю — в каком-то смысле уходит корнями в сказочный мир его деда и бабки в пустынях Гуахиры. Однако источником послужила реальная история, уже вдохновившая Маркеса на короткий эпизод в романе «Сто лет одиночества», — о юной проститутке, которую заставляли спать с сотней мужчин в день. Возник этот рассказ как киносценарий и в этой форме был опубликован в мексиканском журнале ¡Siempre! в ноябре 1970 г.^[875] Поскольку все эти рассказы Маркес начал писать довольно давно — в некоторых случаях очень давно, — дорабатывая их, он «разогревал руку», чтобы вернуться к работе над своим незаконченным романом.

Казалось, сборник «Простодушная Эрендира…» вовсе не то, что можно было бы ожидать от писателя, вернувшегося в регион Карибского моря, чтобы заново ощутить «запах гуайявы». Да, на первый взгляд в этих рассказах больше первозданной простоты, больше описаний стихийных сил и волшебных явлений (море, небо, пустыни, неизведанные земли), чем в сборнике «Похороны Великой Мамы…», но они более живописны и художественны, словно фантастические элементы более ранних рассказов каким-то образом были вплетены в конкретный географический сценарий; словно Макондо и «город» существовали на самом деле, в то время как Гуахира (которой Гарсиа Маркеса никогда не видел) — это область магии и мифов (Богота и окружающая ее горная местность, напротив, всегда были вотчиной призраков и злых сил). По иронии судьбы эти рассказы, вызвавшие неоднозначную оценку критиков, напоминают самые приторные истории предшественника Маркеса на стезе магического реализма Мигеля Анхеля Астуриаса, в частности его книгу легенд «Зеркало Лиды Саль»^[876].

Итак, Гарсиа Маркес продолжил работу над «Осенью патриарха» — впервые с уверенностью в том, что он допишет роман. Резонных причин для отсрочки он больше найти не мог, свой годичный отпуск он уже отгулял, и деваться ему было некуда, даже в мыслях. К этому времени в Париже вышел первый номер порожденного бумом журнала Libre — появился ровно через год после вечеринки у Кортасара на юге Франции, на которой обсуждалась идея его создания, и меньше чем через полгода после скандала, связанного с Падильей. Наверняка его внимательно читали на Кубе как раз в то время, когда Гарсиа Маркес давал интервью для третьего номера редактору журнала Плинио Мендосе во франкистской Испании.

В октябре традиционные левые — и работавшее в обстановке напряженности правительство Народного единства во главе с Сальвадором Альенде в Чили — праздновали победу: Пабло Неруда, посол Альенде в Париже, был объявлен лауреатом Нобелевской премии в 1971 г. У Неруды (по описаниям журналистов, он был слаб и немощен) поинтересовались, кого из других латиноамериканцев он посоветовал бы номинировать на эту награду, и он сказал, что сразу подумал о Маркесе, «авторе одного из лучших романов на испанском языке»^[877]. Буквально перед тем как было сделано официальное заявление о награждении, Неруда позвонил Гарсиа Маркесу и пригласил его и Мерседес на следующий день поужинать с ним в Париже. Гарсиа Маркес, естественно, ответил, что не может приехать так скоро, тем более что он боится летать самолетом, но Неруда прибег к своей знаменитой тактике — стал умолять плачущим голосом, и чета колумбийцев не смогла ему отказать. К тому времени, когда они приехали в Париж, новость о награждении Неруды уже разошлась по миру, и Гарсиа Барча ужинали в его доме вместе с мексиканским художником-монументалистом Давидом Альфаро Сикейросом (его подозревали в убийстве Троцкого, и, вне всякого сомнения, однажды он предпринял такую попытку), чилийским живописцем Роберто Маттой, Хорхе Жвардсом (его недавно выслали с Кубы), французским интеллектуалом Режи Дебре (после освобождения из тюрьмы в Боливии он какое-то время тесно сотрудничал с режимом Альенде в Чили и вот теперь вернулся в Париж) и великим фотографом Анри Картье-Брессоном. В общем, этот званый ужин был весьма непростым в политическом плане.

В декабре Барраль опубликовал книгу Варгаса Льосы «Гарсиа Маркес: история богоубийства». Эти два писателя, «почти что братья», по словам их общих друзей того времени, имели между собой гораздо больше общего, чем могло бы показаться на первый взгляд: оба в детстве пережили мучительный семейный роман^[878]. У обоих всегда будут проблемы с отцами, которых они узнали довольно поздно (Варгас Льоса до десяти лет думал, что его отец умер), — с отцами, которые пытались сломить их характеры и ставили под сомнение их литературные способности. Оба, увлекающиеся чтением мальчики, формирующие годы жизни воспитывались у дедушек с бабушками по материнской линии, которые их нещадно баловали. Оба рано покинули родной дом, где им были обеспечены уют и безопасность, и окунулись в чуждую, суровую среду школ-интернатов, оба рано познакомились с проституцией и прочими низменными пороками. Оба довольно рано начали работать журналистами, а потом уехали в Париж, где даже останавливались в одной и той же гостинице, только в разное время. Оба были хорошими друзьями своих друзей, и оба, когда познакомились, с энтузиазмом поддерживали кубинскую революцию, хотя Гарсиа Маркес (он был старше) к тому времени уже познал многие трудности кубинского революционного процесса, а у Варгаса Льосы подобные трудности, даже более тяжелого характера, были еще впереди. Несмотря на то что одно время они были очень близки, Гарсиа Маркес утверждает, что не читал книги Марио о нем: «Ведь если бы кто-то показал мне все тайные механизмы моего творчества, источники, то, что заставляет меня писать, — если бы кто-то рассказал мне все это, думаю, меня бы парализовало, неужели не ясно?»^[879]