Последняя война Российской империи - Сергей Эдуардович Цветков

На два дня они с царем стали единомышленниками по всем вопросам европейской политики. Англия была признана сеятелем смуты, Эльзас и Лотарингия – вечными владениями Германии, французы —«последними мерзавцами, которые пошли на поводу у англичан». Улучив подходящий момент, Вильгельм спросил:

– Как насчет одного маленького соглашения?

Проект договора был у него в кармане. Николай, бегло пробежав глазами по документу, воскликнул:

– Превосходно!

Кайзер небрежно осведомился, не хочет ли его собеседник поставить свою подпись на этом документе.

– Да, конечно, – ответил царь, добавив: – Ты единственный друг России во всем мире.

После этого, пишет Вильгельм, «царь обнял меня и так крепко прижал к своей груди, как будто я его брат, и долго-долго не отрывал от меня своего благодарного лучистого взгляда».

В этом момент, уверял Бюлова кайзер, ему казалось, что на него с гордостью взирают с небес великие предки, сумевшие извлечь немалые выгоды для фатерлянда из союза с Россией.

По словам Вильгельма, это был «поворотный пункт в истории Европы» – Германия, наконец, освободилась «от жутких тисков Галло-России».

Если кайзер немного и прихвастнул в своем описании событий, то он имел на это полное право. Маленькое соглашение, небрежно «подмахнутое» царем, действительно меняло весь расклад политических сил в Европе. Недаром Мольтке все случившееся на «Полярной звезде» показалось волшебной сказкой. Речь шла о полноценном русско-германском военном союзе. Самыми важными статьями были первая и четвертая. Первая гласила: «В случае, если одна из двух империй подвергнется нападению со стороны одной из европейских держав, союзница ее придет ей на помощь в Европе всеми своими сухопутными и морскими силами». В четвертой статье значилось следующее: «Император Всероссийский после вступления в силу этого договора предпримет необходимые шаги к тому, чтобы ознакомить Францию с этим договором и побудить ее присоединиться к нему в качестве союзницы».

Но тут на пути дальнейшего сближения германского и русского государей грудью встали их министры. Тогдашний глава российского внешнеполитического ведомства граф Владимир Николаевич Ламсдорф, узнав о происшедшем, пришел в ужас. «Совершенно между нами, – писал он русскому послу в Париже Нелидову 28 сентября 1905 года, – кажется, в Бьорке… не вполне дали себе отчет в истинных целях императора Вильгельма: совершенно разрушить франко-русский союз и получить возможность окончательно скомпрометировать нас в Париже и Лондоне. Россия изолированная и неизбежно зависимая от Германии – вот его давняя мечта». Вернувшийся с Портсмутских переговоров Витте полностью разделял эту точку зрения. Вдвоем они смогли убедить Николая II в том, что «поток красноречия германского императора» помешал ему увидеть некоторые важные детали подписанного договора. Царь сдался и написал Вильгельму, что если Франция не пожелает примкнуть к Бьёркскому договору, то этот последний не может иметь силы. Фактически это дезавуировало соглашение, так как было понятно, что Франция не пожертвует своим союзом с Англией ради того, чтобы германский кайзер мог иметь спокойный сон. Действительно, французский премьер-министр Рувье прямо заявил русскому послу в Париже, что «наш народ не согласится на установление тесных взаимоотношений с Германией».

Канцлер Бюлов, со своей стороны, считал договор невыгодным для Германии, поскольку Россия, по его мнению, после поражения в войне с Японией была бессильна и бесполезна.

К началу осени на Бьёркский договор в России смотрели уже как на досадное недоразумение. В сентябре кайзер еще взывал к царю: «Мы подали друг другу руки и дали свои подписи перед Богом… Что подписано, то подписано». Все было тщетно. К концу года «дух Бьёрке» окончательно выветрился из переписки «кузенов». Следующей весной на международной конференции в Альхесирасе русская делегация уже всецело поддерживала Францию в марокканском вопросе и неизменно голосовала против Германии. Одновременно в Париже был одобрен очередной заем для русского правительства.

Так потерпела крушение последняя серьезная попытка создания русско-германского союза.

X

В 1905 году германский Генеральный штаб разработал военное решение против русско-французского «окружения» Германии. Это впечатляющее творение стратегической мысли получило название «план Шлиффена» или «План закрывающейся двери». Ему предстояло сыграть исключительную роль в истории ХХ века[28].

Автором его был генерал граф Альфред фон Шлиффен, с 1891 по 1906 год возглавлявший германский Генштаб. Углубленно занимаясь военной историей, он с юных лет был очарован битвой при Каннах (216 год до н. э.), которую до конца жизни считал высшим образцом военного искусства. Его увлекала красота замысла Ганнибала – двойной фланговый охват громадного римского каре, приведший практически к полному истреблению окруженных легионов. Детальное изучение знаменитого сражения привело Шлиффена к убеждению, что «фланговая атака является сутью всей истории войн».

До того момента, когда Шлиффен встал во главе Генерального штаба, германская военная мысль жила заветами фельдмаршала Хельмута фон Мольтке-старшего или великого Мольтке, отца блестящих побед прусской армии в войнах с Австро-Венгрией (1866) и Францией (1870—1871). Сформулированная им военная доктрина исходила из того факта, что в будущей войне Германии придется иметь дело уже не с одним, а с двумя противниками – Францией и Россией. Войну на два фронта Мольтке-старший считал губительной для Германии, поэтому при нем Генеральный штаб сосредоточил свои усилия на выработке стратегии поочередного разгрома союзников. Важнее всего здесь было не прогадать с направлением главного удара. Поскольку Франция, жившая в страхе перед новым германским нападением, превратила свою восточную границу в сплошную цепь неприступных крепостей, Мольтке-старший пришел к заключению, что Германии следует ограничиться на западе обороной, а основные силы немецкой армии сосредоточить против Российской империи. Тогда еще считалось, что «необозримые просторы России не представляют для Германии жизненно важного интереса». Поэтому разгром русской армии планировалось осуществить в приграничных областях и закончить войну захватом русской части Польши. После этого, перебросив войска на запад, можно было приступать к наступательным операциям против Франции.

Шлиффен отказался от доктрины своего легендарного предшественника, удержав из нее только наполеоновскую идею «Vernichtungs-Strategie» – «стратегии уничтожения» противника. В отличие от Мольтке, предсказывавшего, что будущая война может длиться годами и даже десятилетиями, он полагал, что ограниченные финансовые ресурсы Германии и большая зависимость германской экономики от сырьевого экспорта не позволят ей вести затяжную войну. «Стратегия измора, – писал он, – немыслима, когда содержание миллионов вооруженных людей требует миллиардных расходов».

Фактор времени стал решающим в его стратегических выкладках. К началу ХХ века Германия имела прекрасно развитую сеть современных железных дорог, благодаря чему могла провести мобилизацию и сосредоточение войск как на востоке, так и на западе буквально за несколько дней. Важность железнодорожных путей сообщения осознала и Франция, которая,