Страсти по революции. Нравы в российской историографии в век информации - Борис Миронов

Отдельные коллеги подвергают сомнению установленную в биологии человека закономерность, согласно которой благосостояние населения жизни в решающей степени влияет на изменение его антропометрических показателей. Чтобы можно было мне возражать, именно мне приписывается честь открытия этой закономерности, так как очевидно: спорить с биологическими законами нельзя, а с Мироновым можно. «Методология Миронова оригинальна и нова, — говорит, например, П.П. Щербинин, — но она не может убедить, что биостатус и уровень потребления населения неуклонно развивались (курсив мой. — Б.М.)». Еще раз заявляю: к моему величайшему сожалению, не я открыл зависимость между длиной тела и уровнем жизни, а биологи. В ходе огромного числа экспериментов они установили закономерность: примерно на 80–85% рост человека зависит от наследственности и на 15–20% от условий жизни. Но поскольку наследственность целой популяции изменяется крайне медленно и редко, то изменение средней длины тела популяции в продолжение одного-трех столетий в решающей степени объясняется изменениями в условиях жизни. Разумеется, 15–20% — незначительная величина сравнительно с 80–85%. Но даже 15% от среднего роста современных российских молодых женщин (165 см) и мужчин (177 см) составляют 25 и 27 см соответственно. За всю историю наблюдений за средней длиной тела человеческих популяций ее изменения никогда не превышали 25–27 см. Таким образом, хотя именно наследственность объясняет 80–85% длины тела, изменения роста объясняются именно переменами в условиях жизни. Такова на сегодня точка зрения биологов.

Н.А. Иванова заблуждается, когда говорит: «Миронов исходит из априорного представления о существовании прямой зависимости между уровнем жизни и ростом людей». Это не априорная, а доказанная наукой зависимость. Нет необходимости каждому исследователю вновь и вновь доказывать ее наличие. История знает немало примеров, когда люди не верили, а некоторые до сих пор не верят, в открытые учеными законы природы. Одних не убеждает, что Земля вращается вокруг Солнца; им хочется, чтобы Солнце и все планеты вращались вокруг Земли. Другие не доверяют закону сохранения и превращения энергии и потому изобретают вечный двигатель. Третьи не согласны с теорией естественного отбора и обращаются в суд с требованием запретить преподавание дарвинизма в школах. Только время в конце концов излечивает от скепсиса.

Возражения против моей концепции правильно было бы сформулировать так: антропометрические данные Миронова не подтверждают факта роста уровня жизни в XIX — начале XX в. Но такое заявление сделать трудно: сомневающиеся не могут привести соответствующих доказательств. Остается обвинить меня в биологическом детерминизме^[13] (А.А. Куренышев), заявить об аморальности антропометрических измерений (В.П. Булдаков), предупредить об опасности антропометрии, поскольку ее данные использовались в криминальной антропологии и расистских теориях фашизма (П.П. Щербинин). Некоторые просто объявляют: «не верится», «сомнительно», «неубедительно», но не приводят в подтверждение никаких контраргументов. Самые изобретательные связывают «общую тенденцию увеличения роста населения с прогрессивным развитием человеческого общества в целом» (Н.А. Иванова). А как же быть с XVIII в., когда повсеместно в Европе, включая Россию, средняя длина тела населения снижалась? Прогресс остановился?! Никто из оппонентов не подвергает сомнению вывод о понижении уровня жизни в XVIII в., сделанный на таких же антропометрических данных, так как это совпадает с устоявшимися представлениями о понижении уровня жизни в том столетии. Возражения касаются только XIX — начала XX в., потому что вывод о повышении благосостояния противоречит стереотипу; и внимание сосредоточивается почти исключительно на антропометрических данных (Н.А. Иванова, П.П. Щербинин), хотя в книге приводится огромное количество других, традиционно используемых историками сведений, доказывающих повышение благосостояния в XIX — начале XX в.