Человек с яйцом. Жизнь и мнения Александра Проханова - Лев Данилкин

Как и всякое жизнеописание, «Надпись» — да и «Человек с яйцом» — стремится объяснить, как герой распорядился своей жизнью.

Но не только. Отличие Проханова от большинства прочих «замечательных людей» в том, что он распорядился ею не просто «странно», «не так, как все» — но, некоторым образом, эталонно; и знакомство с его способом жить могло бы намекнуть, как распорядиться своей жизнью кому-то еще. Возможно, правильно было бы построить книгу о Проханове по образцу ален-де-боттоновского «Как Пруст может изменить вашу жизнь» — называя конкретные практические преимущества, предоставляющиеся читателю Проханова, не вполне очевидные в силу значительного объема его творчества и подтвержденной мнениями многих экспертов репутации графомана. В этом случае в списке глав должны были бы фигурировать, например, следующие названия: «Как любить свою родину»; «Как поверить в государство»; «Как оценить русскую инаковость»; «Как поверить в то, что русская история не была чередой нелепостей»; «Как быть настоящим мужчиной»; «Как получать эстетическое наслаждение от того, что здравомыслящими мещанами считается безобразным»; «Как научиться презирать Запад»; «Как проигрывать, сохраняя достоинство». У книг Проханова в самом деле есть определенный психотерапевтический потенциал; они действительно способны утешить существо, которое угораздило родиться здесь и сейчас — в стране, где и так невеликое количество красоты скорее убывает, чем прибавляется, которая не использовала те несколько шансов, которые ей предоставлялись историей, у которой едва ли есть сколько-нибудь перспективное будущее и которая рано или поздно будет втянута в какой-то конфликт, где выстоять ей будет вряд ли по силам. Как раз в тот период, когда автор активно занимался этой книгой, Москва, которая — согласно необъявленному, но горячо поддерживавшемуся проекту конца 90-х — должна была стать вторым Лондоном, превратилась во второй Бухарест (или, в версии молодняка газеты «Завтра», «мы увидели, что построили большой „Макдоналдс“, а могли прекрасный храм»); так вот, прохановские тексты несколько скрашивали сомнительное удовольствие от этой трансформации. Единственная причина, по которой я не последовал по стопам де Боттона, — общий чудовищный вид этого списка: я совершенно не уверен, что человек, освоивший все вышеупомянутые навыки, в самом деле станет счастливее. Я вообще не уверен, играет ли в прохановской вселенной какую-нибудь роль такая категория, как «счастье»; счастлив ли лосось, успешно осуществивший икрометание? Скорее уж он оперирует понятиями «судьба», «доля», «участь», «промысел».

Как он, человек отживающего поколения, сформированный совсем в другой среде, ощущает себя в мире Бритни Спирс, Ксении Собчак и Мая Абрикосова? Лучше, чем можно себе представить. Он уверяет меня, что смотрел «Матрицу», «Бойцовский клуб» и еще что-то «с роботоштуками» («я обожаю спецэффекты, хотя больше мне, конечно, нравится классика, Аль Пачино»). Иногда он, правда, плутует — в интервью он высказывается о «Звездных войнах» (пересказывая журналисту «Nobrow» Сибрука), группе «Нирвана» (предварительно проконсультировавшись со мной), Пелевине (которого якобы читал чуть ли не всего, но на самом деле, похоже, в лучшем случае пролистывал) и даже соглашается на фэшн-съемку в маске Иодо; в общем, он полностью освоился в этом мире, хотя бы и с фальшивым паспортом.

Все эти вопросы можно было задавать себе до какого-то момента. После ноября 2005 года, когда журнал Rolling Stone вышел с обложкой, рекламировавшей героев номера: «БОНО — ПРОХАНОВ — ЧЕЛОВЕК-ПАУК», вопрос следует ставить уже иначе: каким образом он сделался частью этого мира — между Боно и Человеком-Пауком? Как этот мир поглотил его и не подавился?

Некоторым образом ощущениям от пребывания в дивном новом мире посвящен роман «Бой на Рио-Коко», переделанный «И вот приходит ветер», где никарагуанская линия переплетается с московской. Сюжет современных глав состоит в том, что Белосельцев передвигается по Москве, посещая «места с повышенной концентрацией зла», в том числе стрип-клуб «Распутин», гостиницу «Орленок», бюро ритуальных услуг, салоны игровых автоматов и проч. Таким образом, он как бы собирает чемодан компромата на дьявола и одновременно «гасит это зло, переводит его энергию в энергию добра, с ее помощью творит воскрешение», что бы это ни значило. Не мудрено, что в конце концов этот в высшей степени сомнительный план проваливается, более того, Белосельцев, кажется, сам стал «дьяволородицей». Факт тот, что до того он, к счастью, успевает сочинить семь текстов (подозрительным образом совпадающих с очерками, которые Проханов печатал в «Завтра»): «Город золотых унитазов» (о рублевских особняках), «Московский Вавилон» (о столичных рынках), «Красная ласточка революции» (о пикете КПРФ и «Трудовой России» перед Думой), «Тюрьма-матушка» (о женском следственном изоляторе в Печатниках), «Меж люлькою и гробом» (о московских крематориях и кладбищах), «Псков земной и небесный» и «Дух дышит, где хочет» (о мусорных свалках и полях аэрации).

Нынешняя Москва, которую он, в общем-то, проглядел, пропустил, занимаясь политикой, для него — другая планета, которую он, когда есть время, исследует едва ли не систематически. «Эти годы, начиная с 91-го, я был погружен в свой раскаленный красный кипяток, где сгорали, вываривались и исчезали остатки советского, великого советского. И эти тонкие наслоения нового уклада были мне либо не интересны, либо импульсивно враждебны. Но, по мере того как мой кипяток остывал, эти тонкие эссенции превращались в заметные флюоресцирующие потоки, я к ним приглядывался как к чему-то очень для себя интересному, новому, загадочному и не слишком опасному — и теперь довольно часто я совершаю экспедиции к ним».

Куда именно? «Например, я совершаю экспедицию в гей-клуб. Беру с собой провиант на несколько суток, альпеншток, аптечку, руководство, как обращаться с аборигенами, всевозможные разговорники, ищу, где есть переправы через реки. И двигаюсь туда. Такие экспедиции я совершаю повсюду: и в огромные супермаркеты, и в казино, и в новую гедоническую молодежную среду…»

Я видел Александра Андреевича на одной «гедонической» свадьбе, и он явно чувствовал себя не в своей тарелке; очень сомневаюсь, что он в самом деле был когда-нибудь в гей-клубе.

— И что же с вами происходило, например, в казино?

— Ну, несколько раз проигрывал, потому что я не умею играть.

— Во что вы играли?

— Блэкджек или игральные автоматы. Мне хотелось услышать звяканье этих механизмов, я их эксплуатировал. В этих местах знакомился с девушками, барышнями. Приятно было сесть за стойку бара и угостить каких-нибудь красоток, лица которых были сделаны на таких, видимо, металлургических заводах. Они были покрыты тонкой металлической пыльцой, алюминиевой пудрой, сверкающей золотыми, серебряными блесками, такие лица-маски. Мне доставляло удовольствие с ними посидеть, поболтать, пококетничать.

— Вы ходите сейчас по таким заведениям?

— Мало хожу, но я все равно вижу эту новую Москву, езжу по ней на машине, я восхищаюсь ею, посещаю те места, которые мне не известны, новый уклад я раньше не видел, не знал, и все это мне интересно — ночные клубы, дискотеки.

— Что вы там делаете?