Последняя битва императоров. Параллельная история Первой мировой - Валерий Шамбаров

Между тем, в Берлине шли споры. Мольтке и Тирпиц настаивали, что вообще нельзя заниматься глупыми формальностями с ультиматумами, объявлениями войны. Надо напасть — и все. А противники ответят, тогда-то и назвать их «зачинщиками». Иначе получается глупо, Германия провозглашает себя миротворцем, хочет возложить вину на Россию, а объявляет войну первой. Но кайзер слишком любил красивые жесты, и эти соображения отверг. Он лишний раз покрасовался перед публикой и торжественно провозгласил войну. Со 2 августа начиналась мобилизация.

Впрочем, здесь требуется уточнение. Германия была единственным государством, где слово «мобилизация» автоматически означало «война». Призыв резервистов шел еще раньше. А приказ о мобилизации давал старт плану Шлиффена. Он считался чудом военной мысли и основывался на разнице сроков мобилизации в Германии (10 дней) и России (30 дней). Следовало быстро кинуть все силы на Францию, молниеносно разгромить ее, пока русские не успели сосредоточиться, а потом перебросить войска на восток. Любое промедление грозило сорвать план, и он многократно отрабатывался на учениях. На железных дорогах вводился военный график, на узловые станции направлялись офицеры генштаба, начинали дирижировать перевозками: в короткие сроки требовалось перебросить для наступления 40 корпусов, а для каждого требовалось 140 поездов. В общем-то ситуация получилась далекой от логики. Пока объявили войну только России, которая якобы угрожала Германии и Австрии, а немецкие армии двинулись на запад! Каждый офицер уже имел карту с маршрутом своего полка по Бельгии и Франции.

2 августа посол в Брюсселе получил указание вручить ультиматум Бельгии. Тот самый, где требовалось впустить германские войска, на размышления давалось 12 часов. Бельгийское правительство пребывало в трансе — только вчера оно получило противоположные обещания. Насчет обязательств немцев, что они будут вести себя хорошо и уйдут после войны, иллюзий уже ни у кого не было, Берлин показал, чего стоят его слова. Король Альберт и его министры приходили к выводу: остается только защищаться.

А Англия еще не определилась. К ней взывали французы, напоминали о морском соглашении. Но из 18 членов кабинета 12 были против того, чтобы поддерживать Францию. Грей откровенно намекнул французскому послу Камбону, чтобы в Париже «не рассчитывали на помощь». Камбон в интервью газете «Таймс» прокомментировал — не пора ли выбросить слово «честь» из английского словаря? Но угроза Бельгии изменила настроения. Не из-за того, что Британия считалась главным гарантом ее нейтралитета. Это был плацдарм, с которого немцы могли блокировать берега Англии, наносить удары по ней самой. Но даже теперь в правительстве и парламенте многие считали нужным остаться в стороне от войны. Ллойд Джордж и ряд других политиков доказывали: если немцы захватят не побережье Бельгии, а только ее восточную часть, нарушение нейтралитета стоит считать «незначительным» и не вмешиваться. Но все-таки возобладала другая точка зрения. Из Лондона в Берлин посыпались требования не задевать бельгийцев.

Зато Турция уже определилась полностью. 2 августа в Стамбуле была подписана тайная конвенция между Германией и Турцией. Ее текст составлялся в июле, во время визита Энвера в Берлин, и успел устареть. Пункт 1 предусматривал, что «в австро-сербском конфликте» Германия и Турция обязуются держать нейтралитет. Пункт 2 гласил — если в конфликте примут участие Россия и Германия, Турция выступит на стороне Германии. Но в момент подписания Россия и Германия уже находились в состоянии войны — иттихадистов это ничуть не смутило. Заключив договор о войне с Россией, они продолжали пускать пыль в глаза. На следующий день опубликовали декларацию о нейтралитете. Но одновременно с ней начали мобилизацию резервистов с 23 до 45 лет — фактически всеобщую. А статс-секретарь германского МИДа Циммерман 3 августа направил в Стамбул просьбу поднять против русских народы Кавказа.

В этот день Германия объявила войну Франции. Текст тоже составляли заранее, 31 июля, но в словоблудии немцы не стеснялись. Заблаговременно придумали для французов обвинения в воздушных бомбардировках германских деревень, даже в нарушении «бельгийского нейтралитета». Хотя картина оказывалась обратной. Бельгия ответила отказом на германский ультиматум, и первый секретарь посольства фон Штумп удивленно записал: «Почему они не уйдут с дороги?… Мы не хотим делать им больно, но если они окажутся на нашем пути, мы втопчем их в грязь, смешаем с землей. О, несчастные глупцы…»

4 августа лавина войск хлынула через бельгийскую границу. Британское правительство предъявило ультиматум — прекратить вторжение. Немцы этим очень возмутились, подняли шум о «расовом предательстве», о «враждебном окружении». Рейхстаг единогласно проголосовал за военный кредит в 5 млрд. марок на «защиту страны». Кайзер, узнав о столь единодушной поддержке, удовлетворенно отметил, что «отныне в Германии нет никаких партий, а только немцы». На ультиматум Лондона еще не ответили, но германские газеты вопили: «Англия объявила войну!» А когда его срок истек, Черчилль приказал флоту открыть боевые действия.

Италия и Румыния, несмотря на союзные договоры с Германией и Австрией, предпочли заявить о нейтралитете. В Берлине были уверены, что союзницей станет Япония или займет благожелательный нейтралитет, и русским придется держать значительные контингенты на Дальнем Востоке. Но она осталась верна дружбе с Англией, да и почему бы не поживиться за счет Германии? 15 августа, совершенно неожиданно для немцев, Япония предъявила ультиматум. Потребовала передать ей германскую базу в Китае Циндао, отозвать из китайских и японских вод военные корабли. А когда немцы отказались, объявила войну.

Началась Первая мировая. Могла ли Россия уклониться от нее? Факты показывают — нет. Агрессия была предрешена в Берлине и нацеливалась именно на русских. Царь был честным и благородным человеком, он никогда не пошел бы на нарушение союзнического долга. Но даже в гипотетическом случае, если бы Россия разорвала альянс с Францией, пожертвовала Сербией, реализовался бы именно тот вариант, который случился в 1941 г. Легко сломив противников на западе, неприятели обрушились бы на восток. Россия осталась бы в одиночку против коалиции из Германии, Австро-Венгрии и Турции. При подобном раскладе к ним наверняка примкнули бы Италия, Румыния, могли соблазниться и Япония, Швеция. В Петербурге это понимали и строили политику соответствующим образом. И было так, как было.