Поцелуи на хлебе - Альмудена Грандес

Амалия сегодня в прекрасном расположении духа. На дворе двадцать третье декабря, вчера она опять не выиграла в лотерею[3], зато в парикмахерской яблоку негде упасть. Четыре подружки, которые раньше ходили к ней раз в неделю, заявились все одновременно, и каждой подавай что-то особенное. Марита и Мария хотят окрашивание и мелирование, София – стрижку и биоокрашивание, а Бегония, которой всегда больше всех надо, – окрашивание, мелирование, стрижку, а завтра с утра – еще и высокую прическу.

– А сестра твоя? – спрашивает Амалия, завидев в дверях парикмахерской Софию. – Она не придет?

– Моя сестра…

Она чуть не рассказывает Амалии всю правду: что пару дней назад у Дианы сдали нервы и она решила покраситься самостоятельно, прямо у себя в ванной, потому что Пепе урезали зарплату на десять процентов, а поликлинику, где она работает, по слухам, вообще собираются закрыть. Однако в итоге София решает солгать: она уверена, что приступ бережливости у сестры скоро пройдет, она снова придет краситься к Амалии, и с Амалии станется рассказать Диане, что ей известны ее обстоятельства, а с Дианы – рассердиться на Софию за то, что та разболтала ее секрет.

– У нее столько дел сейчас с завтрашним ужином и прочим, даже не знаю, успеет ли она зайти.

Чтобы отвлечь Амалию, она направляется к огромной картонной коробке, которая виднеется за приоткрытой дверью шкафа.

– Кстати, я принесла шесть кило продуктов, по два – нута и чечевицы, и по одному – красной и белой фасоли, чтоб только ты не жаловалась. Положу их… Вот это да! У тебя же коробка уже почти полная.

Амалия кивает.

Это еще одна из причин ее прекрасного настроения.

Меньше месяца назад Марита рассказала ей, что жители района создали ассоциацию «Соседи против кризиса».

– Ассоциация возникла, когда власти попытались выселить съемщиков из социального жилья, знаешь тот дом, на месте старой многоэтажки? У нас и адвокаты есть, муж моей подруги Марии, я и еще трое, все тут живут неподалеку. Мы начали выигрывать дела, ну и разогнались… Денег мы не берем, ты не думай, ты же вечно плохо думаешь о людях.

– Я-то? – Амалия возмущена. – Я ж ни слова не сказала!

– Ну это я так, на всякий пожарный. В общем, у нас большие планы, не всегда в согласии с законом, ну, в общем… О них узнаешь из новостей. А пока что мы организовали продуктовый сбор по случаю Рождества, точки сбора – дружественные заведения нашего района, ну я и подумала… Ты не будешь возражать, если мы тут у тебя поставим коробку, чтобы твои клиентки могли поучаствовать? Если каждая принесет по упаковке чего-то долгоиграющего, она заполнится на раз-два.

Амалия слушает не перебивая, не отказывается, но про себя думает, что план этот обречен на провал: в последнее время дела у ее клиенток идут плохо, все вынуждены урезать траты на парикмахера. Вначале она сама то и дело в перерыве выбегает в супермаркет и приносит пару упаковок риса, муки, макарон или банку консервов, чтобы безупречный куб в полтора метра высотой не выглядел совсем пустым. Вот и сегодня она тоже сходила в магазин, хоть необходимости в этом уже нет. Большинство клиенток отреагировали на сбор куда лучше, чем она ожидала, а тех, что строят из себя дурочек, она взяла в оборот сама.

– Сколько мне оставишь на коробку? – спрашивает она, беря оплату: она исполняет в парикмахерской еще и обязанности кассирши.

– Что за коробка, Амалия?

– Продуктовый сбор. – И тут она повышает голос: – Ты сегодня опять забыла принести продуктов, так что я беру два евро и сама куплю что-то от тебя, чтоб тебе не дергаться. – И еще немного повышает: – Ты же не станешь отказываться, правда? Сама знаешь, людям тяжело. – И еще немного: – Это для малообеспеченных семей из нашего района, нам нужно помогать друг другу, правда же? Ты ведь не откажешься?

– Я-то? – Клиентка, красная, как помидор, мотает головой и демонстративно оскорбляется. – Конечно, я хочу им помочь, что ты, Амалия, что ты такое говоришь?

– Вот именно. Знаешь, у нас в соседнем супермаркете сейчас отличная акция: три пакета молока за три евро и пятнадцать центов. Я тогда возьму три евро, а мелочь добавлю сама.

Таким вот образом, а еще при содействии пожилых клиенток, которые каждую неделю заявлялись в парикмахерскую с пакетами весом со слона, она сумела заполнить коробку.

– Ну вы даете! – возмущается иногда Лорена. – И как вам только хватает нахальства…

– А ты как хотела? У них денег с избытком, а кому-то не хватает на жизнь, вот и приходится… Шесть евро в месяц ее не разорят, поверь.

– Ну как знаете. А вы что, будете продолжать в том же духе?

– А как же! Через пару недель, когда она от этого раза отойдет.

Амалия знает, что наглости ей не занимать, но главное для нее – чтобы коробка заполнялась. Ее ужасно трогает помощь бабушек, самых бедных, но и самых щедрых из ее клиенток, и из-за этого ей особенно невыносима скупость этих. Если б дело было за ней, она без малейших угрызений совести взяла бы с них и в два раза больше, но ей страшно лишиться клиенток. На этой неделе и коробка, и касса серьезно пополнились, поэтому встречать китаянок она отправляется в отличном расположении духа.

– Добрый день, – говорит самая отважная из них, подняв руку в приветствии, как индеанка. – Мы напротив.

– Да-да, я же вас знаю, – отвечает Амалия и тут же понимает, что это не совсем правда.

Вблизи они уже не так похожи между собой. Все три – в белом и в белых кедах, все три очень худые, у всех нежнейшая кожа и черные-пречерные волосы, стриженные под мальчика, но та, что с ней заговорила, на вид старше всех. Определить ее возраст на вид непросто, но Амалия дала бы ей тридцать с чем-то. Другие две помладше, одна еще почти что девочка, а вторая из них самая красивая.

– Мы хотим уложить, да? – говорит первая, делая пассы руками вокруг головы: идеальные длинные ногти, на каждом – свой особый дизайн, реклама ее мастерства. Вдруг руки ее замирают, и она демонстрирует Амалии восемь пальцев. – Восемь.

– Вы хотите прийти в восемь? – Амалия качает головой. – Нет, извините, мы в семь закрываемся.

Все три китаянки принимаются хихикать, но отвечает опять лишь одна.

– Нет-нет. Мы будет восемь.

– А-а-а! – Амалия тоже смеется вместе с ними. – Прости, я не поняла. Вас будет восемь, так?

– Да, одна будет свадьба, семь идти на свадьба, да?

– Понятно… – Амалия берет со стойки ежедневник. – А когда свадьба?

– Завтра нет… – Ноготь большого пальца розовый, с сердечком, выложенным стразами у края, на указательном – пыльная роза, а в центре нарисована крошечная ромашка. – Пятница. – На среднем пальце – красно-золотые полоски. – Двадцать пять.

– Что, прямо… – Амалия смотрит в ежедневник, чтобы выиграть время, хотя прекрасно понимает, о какой дате идет речь. – Прямо двадцать пятого декабря? Но это ведь… – Рождество, хочет сказать она, но быстро понимает, что для них это совершенно неважно. – Блин, точно, вы же китаянки!

– Да. Мы закрыть магазин в год только мая один, декабря двадцать четыре вечер и двадцать пять. Поэтому свадьба двадцать пять.

– Ага… – Амалия оглядывается вокруг и видит одинаковое выражение ужаса на лицах всех своих сотрудниц. – А что вы хотите сделать?

– Семь нормальный укладка, невеста специальный.

– Специальная? Это какая? Пучок?

Разговорчивая китаянка пожимает плечами: она не поняла слова. Амалия указывает на фотографии на стене, чтобы объяснить ей, что такое пучок, но та снова пожимает плечами.

– Ты идти, – говорит она, – ты смотреть невеста, говорить невеста, да?

Из салона «Шанхай» Амалия возвращается другим человеком.

Столько месяцев она шпионила за ними, липла носом к витрине, и только теперь наконец могла бы подать жалобу властям на этот салон с маникюром за восемь евро. За двадцать минут, проведенных там, она наконец выяснила все, что до того безуспешно пыталась разузнать в разных инстанциях. Войдя к себе в парикмахерскую, она объявляет, что пойдет на кухню – в комнатушку с холодильником, микроволновкой и столом – позвонить по телефону, но вместо того, чтобы набрать номер полиции, звонит матери.

– Мам, это я, слушай,