Повседневная жизнь русского гусара в царствование императора Александра I - Алла Бегунова

Штатное расписание 1802 и 1810 годов предусматривало в составе унтер-офицерского корпуса места для дворян: 10 юнкеров и портупей-юнкеров. При поступлении в полк они должны были «для познания службы» три месяца служить рядовыми, но носить при этом унтер-офицерский мундир. Право на производство в офицеры юнкера имели, согласно положению Устава, только после трехлетней выслуги.

При этом никаких скидок молодым дворянам, надевшим мундир нижнего чина, не делали. Их заставляли исполнять все обязанности наравне с другими солдатами.

«Здесь я ничем не отличался от любого кирасира, и моих сил едва хватало на то, чтобы переносить все эти трудности, — вспоминал Иоганн фон Дрейлинг, дворянин Курляндской губернии, в возрасте 15 лет поступивший юнкером в Малороссийский кирасирский полк в декабре 1808 года. — Нечего было надеяться на помощь какого-нибудь солдата, всякую работу мне приходилось выполнять самому. Ежедневные строевые учения с утра до вечера, еженедельные смотры, частые караулы, уборка лошади, чистка сбруи и амуниции, ежедневно употреблявшихся и ежедневно пачкавшихся, — все это да еще ответственность по службе требовали неимоверных сил и выносливости. Целый день мы не снимали мундиров. Ночью в палатке, при свете свечи нужно было готовить все к следующему дню; четыре, самое большое пять часов удавалось выгадать для сна, а тут еще ночные сентябрьские морозы и скудная солдатская пища! Здесь мне пришлось самому и белье стирать в ближайшей речке…»

Вместе с фон Дрейлингом в юнкерах служили и другие дворяне: Иогансон, Меркулов, Макаренко, Татаринов, Шаталов, Кошевой, и все они числились в этом чине более пяти лет. Шеф полка генерал-майор Дука часто ругал их за всевозможные упущения по службе. Дрейлинг «верой и правдой нес тяжелое ярмо унтер-офицерской службы». Своей старательностью он заслужил одобрение начальства и в отличие от других юнкеров был произведен в первый офицерский чин уже через два с половиной года.

По документам некоторых легко-кавалерийских полков видно, что чин юнкера и портупей-юнкера стоял выше вахмистрского и был одной из ступеней служебной лестницы, ведущей к производству в офицеры не только для молодых российских дворян, но и людей иных сословий.

В январе 1812 года шеф Польского уланского полка генерал-майор П. Д. Коховский представил на утверждение императора список портупей-юнкеров своего полка, «достойных к производству в офицеры». В нем фигурировало девять фамилий. Это были сослуживцы Н. А. Дуровой, вместе с ней воевавшие с французами под Гутштадтом, Гейльсбергом и Фридландом. Трое из них начинали службу «товарищами» почти одновременно с «кавалерист-девицей» — в 1806–1807 годах (остальные гораздо раньше). Но если Надежда Андреевна по воле государя уже пятый год служила корнетом, то бывшие ее однополчане лишь теперь удостаивались к производству в первый офицерский чин.

Так, вместе с Дуровой «товарищем» в Польский полк поступил Карл Иванович Маркевич, «из польского шляхетства Волынской губернии Луцкого уезда, за отцом его крестьян не имеется, доказательств о дворянстве не представил». В «товарищах» он пробыл с марта 1807-го по март 1809 года, затем стал унтер-офицером и в июле 1811 года — портупей-юнкером. Василий Осипович Горецкий, «из польского шляхетства Витебской губернии Полоцкого уезда, крестьян за его отцом не имеется, доказательств о дворянстве не представил», пришел в полк на полгода раньше Дуровой — в сентябре 1806-го. Унтер-офицером стал в 1809-м, вахмистром — в 1810-м, портупей-юнкером — в июле 1811 года. Иван Томашевич Гергилевич, «из польского шляхетства Австрийской короны Львовской губернии Замостского уезда, за отцом его крестьян не имеется, доказательств о дворянстве не представил», пришел в полк в начале 1806 года «товарищем», в унтер-офицеры был произведен в марте 1809 года, в портупей-юнкеры — в январе 1811 года. В отличие от Маркевича и Горецкого, Гергилевич умел читать и писать по-русски, по-польски и по латыни. Но такое широкое образование не помогло ему сделать карьеру в уланах. Недаром авторы павловского Устава вскользь замечали в одном из параграфов, что «способность только к письменным делам… в сравнении со службою во фрунте есть совсем побочное дело…»