Путь к свободе - Иван Митрофанович Овчаренко

class="p1">По всей реке поднялась ружейная и пулеметная стрельба. Партизаны, укрепившиеся на противоположном берегу, отвечали частыми залпами по длинным, вырастающим из зелени цепям мултыховцев.

Мултых поругался с генералом Губатовым, не поладил и с другими штабными и рискнул сам повести наступление на город. Разве он не создал себе славу насилием и грабежом? Перед ним и его отборными кубанскими «орлами» трепетало даже белое командование. Мултых чувствовал себя героем. Когда доходило до споров, он указывал на свой правый рукав, где был нашит белый череп с перекрещивающимися костями, — он был героем Ледяного похода, одним из немногих оставшихся в живых питомцев генерала Корнилова. Потом кивал на своих «орлов» кубанцев и говорил:

— Вот они! Видите вы их? Может быть, вы не согласны со мной? Имейте в виду, что я не из мещан, наживших себе нашивки задницей. Я — дворянин. Мое слово для кубанцев — закон. Помните это!

Мултых отдал приказ по всему своему фронту — идти в атаку. Он гарцевал на кобыле вдоль линии позиций, за ним — телохранители в черных черкесках.

Колдоба, стоя на склоне горы, наблюдал бой, закипающий у речки Мелек-Чесме. Над зеленью садов всплывали маленькие беленькие клубочки дыма. Было видно, как вереницами перебегают сгорбившиеся люди, падают в траву, стреляют, вновь поднимаются, бегут, падают и стреляют… Казаки-мултыховцы много раз бросались в атаку. Приказ Мултыха перейти речку вброд не был выполнен. Партизаны частым огнем не подпускали казаков. Наконец внезапным напором две сотни мултыховцев смяли заставу партизан на Корецком мосту и врезались по Шлагбаумской улице в середину города. Они поставили свои посты с пулеметами на всех углах и переулках.

Городские ворота, прославленные в старые войны, считались главным «ключом» города и с давних времен носили название «Шлагбаум». По бокам этих исторических ворот стояли высокие квадратные пьедесталы стального цвета. На них сидели огромные, с распростертыми крыльями, серебряные львы с широкими выпяченными грудями, продолговатыми головами и открытыми хищными ртами. Эти львы смотрели вниз, на мостовую улицы. Казалось, они схватят и проглотят всякого, кто посмеет войти в ворота.

Казачий офицер, сотник, вспомнил, что по обычаю предводитель войска, взявшего ворота города, имел право требовать от осажденных городские ключи — и тогда город объявлялся сданным. Он влез наверх, встал крепкими ногами на голову льва и закричал:

— Эй, банда! Клади оружие! Сдавайся! Город в наших руках.

Сотник помолчал, прислушиваясь и вглядываясь вдоль улицы.

— Сдавайся! — повторил он и поднял кверху обнаженную казацкую шашку.

Спешившиеся казаки тоже закричали:

— Сдавайся! Бросай оружие! Кто там есть? Выходи!

Сотник гладил шашку, щурясь на солнце, вызывающе глядел по сторонам. Вдруг издали раскатился залп, пули защелкали по спинам львов. Сотник зашатался, растопырив руки, в последний раз сверкнул шашкой на солнце и с высоты рухнул на мостовую.

Казаки рассыпались вдоль стен домов, заняли больше половины Шлагбаумской улицы, повернули влево, на Пироговскую, и продвигались к собору, оттесняя рабочих и партизан, очутившихся между двух огней: с одной стороны, в лоб, напирали мултыховцы, с другой, с тыла, поп сыпал с колокольни собора пулеметными очередями, стараясь помешать партизанам отступить до Госпитальной улицы. Партизаны, теснимые с двух сторон, оказались отрезанными на Пироговской улице.

Колдоба видел, что до двухсот повстанцев были согнаны между стенами широкой улицы Пирогова. Быстро проникали в глубь города казаки, обходя по флангам. Трудно было сопротивляться их напору.

Колдоба неотрывно глядел в бинокль в ту сторону, куда в обход казакам послал Шумного. Молча кусал губы, напряженно ожидая решительной атаки с тыла.

3

Шумный с отрядом отборных повстанцев, при двух пулеметах, нырнул в узкие, кривые переулки окраины, утопавшие в зелени садов. Обогнув несколько кварталов по направлению Татарской слободки, отряд перелез через высокую стену немецкой кирки и садами, задворками пробрался к богатой даче Васильева. Роскошный парк этой дачи, обнесенный высокой каменной стеной, упирался прямо в ворота Шлагбаума, на перекрестку двух улиц — Шлагбаумской и Пироговской. Повстанцы проломали в ограде два отверстия, вставили в них пулеметы и залегли в ожидании условного сигнала.

Между тем с тыла Госпитальной улицы к зданию больницы проник еще один большой отряд повстанцев во главе с Дидовым, при трех пулеметах.

Часть отряда забралась внутрь часовни, где помещали трупы людей, умерших в больнице. Дидов отодвинул от окошка трупы и сам выставил наружу мордочку «льюиса». Совсем близко возле часовни лежали вдоль стены, спиной к повстанцам, здоровые, откормленные, как быки, казаки Мултыха.

Вокруг шел ожесточенный бой. Отряды рабочих и партизан отбивались от наседавших мултыховцев. Ряды окруженных рабочих редели.

Шумный волновался, ожидая сигнала. Партизаны его отряда, втянув шеи в плечи, лежали смирно, не выдавая себя.

Дидов, засевший с бойцами в часовне госпиталя, окруженный смердящими трупами, тоже выжидал удобного момента, вцепившись в собачку пулемета.

Вдруг по всей линии фронта белых поднялись отрывистые крики команды:

— Вперед! Вперед!

Казаки, нагибаясь, побежали вдоль стен. Теперь, в перебежке, они с колена били по партизанам и рабочим, из-за углов и выступов домов брили пулеметным огнем.

Повстанцев прижимали к Соборной площади.

Некоторые партизаны выбегали навстречу мултыховцам, в упор расстреливали все патроны и гибли крича:

— Бей белую сволочь! Не дрейфь, ребята! Бей!..

От самого Шлагбаума поднялись, торжествуя, стройные цепи казаков. Бежали гуськом, рыча от опьянения победой, спеша и задыхаясь, чтобы сдавить, уничтожить остатки партизанского отряда.

Дидов наблюдал за напором казаков, лежа у пулемета, до крови закусив губы. Повстанцы, подталкивая его сзади, горячо шептали:

— Почему молчишь?.. Пора, пора, товарищ Дидов!

Но Дидов лежал как каменный.

Шумный волновался, вслушивался в гул боя, стараясь привычным ухом уловить треск «льюиса».

— Неужели разбили Дидова? — бормотал он. — Что делать? Ведь теперь все погибло. Не удержать нам белых зверей. Соединятся с бандой в соборе, составят один фронт, тогда их уже не поломать… Пойдут на соединение с гарнизоном, ударят изнутри по нашим… Что делать?

С яростью сопротивлялись партизаны и рабочие наседавшим густым казацким цепям. Высыпали навстречу в контратаку. Тогда бешено закричали офицеры команду, и бегом бросились вперед от Шлагбаума казаки, волоча за собой громыхающие «максимки». Пять пулеметов один за другим протащили мимо часовни, поставили косяком и заложили ленты.

Тогда дрогнул Дидов, повернул дуло «льюиса» наискосок, по казацким пулеметам и нажал собачку.

Та-та-та-та-та-та… — радостно застучал «лыоис», словно истомись в молчании.

Казаки, лежавшие у пулеметов, как подрезанные, ткнулись лицами в мостовую. Колыхнулись казацкие цепи, заметались растерянно.

— Бросай бомбы! — загремел голос Дидова.

За его спиной встали во весь рост повстанцы, развернулись и швырнули добрый десяток гранат в самую гущу смешавшихся казаков.

Как волна, разбившаяся о