Степан Разин - Андрей Сахаров

Зол и хмур становился Степан в эти минуты, дрожал прожиточный казак как осиновый лист на ветру, притихали и сами голутвенные, смотря на гнев атамана.

— А ну-ка, робята, порастрясите добра молодца, чтобы ему впредь было неповадно воровать против казаков да изменничать.

Бросалась голытьба в богатые горницы, летели, вываливались оттуда на двор дорогие ткани, посуда, доброе оружие, ковры, разная рухлядишка. Тащили голутвенные все это в свой стан, делили там, принаряжались. Порой срывали они злобу на прожиточных казаках — драли их за бороду, таскали по двору — береги впредь казацкие вольности, с воеводами не снюхивайся, против своего брата казака не кровопийствуй.

Шла молва по Дону впереди стругов, что грабит Стенька домовитых, бьет и дерет их, а голутвенных ласкает, берет в свое войско. Хоронились прожиточные казаки в погребах и банях, прятали на огородах свое добро, а голутвенные люди по станицам ждали прихода разинцев и, едва их струги показывались в виду станицы, бежали на берег, вопили за своих радетелей и защитников, собирались в путь.

Десятки новых казаков примкнули к Разину во время его короткого плавания по Дону.

Степан плыл на головном судне. Строго и прямо оглядывал он свой караван — четыре длинных, идущих голова в голову струга, а за ними десятки донских остроносых лодок, плоскодонных паузков, маленьких парусников.

С почтением смотрели голутвенные на своего атамана. Говорил Степан немного, но всегда к делу, решения принимал твердо и быстро, учил казаков слушаться себя, в станицах судил по справедливости. А больше всего удивлял их Разин тем, как он возвышал и почитал простых людей, с какой злой и смелой насмешкой говорил о государевых воеводах и служилых людях, обо всех, кто наживался на народном горе. Одним это было все равно, а иные, натерпевшись и хватив лиха в государстве Московском, слушали Разина с великим вниманием.

На подходах к верховым городкам Разину пришло известие, что вдоль берега скоро и бережно идет из Черкасска вослед ему казацкий конный отряд, посланный Корнилой Яковлевым, Наказано черкасским низовым казакам задержать голутвенных, перенять их, вернуть на старые места, а Стеньку силой привести в Черкасск и унять от воровства. А вскоре показался и сам отряд. Покрутились казаки на берегу, посмотрели на разинские лодки, но преследовать не решились, а им со стругов и лодок улюлюкали, свистели, потешались над ними голутвенные люди.

— Доберемся мы до вас, — кричали с воды, — пошарпаем дворы ваши, посмотрим, что за зипуны у вас!

Погрозил Степан кулаком казачьему отряду, но приставать к берегу не велел, торопился наверх, да не догнать бы им было конных: как увидели они многие лодки и многих людей в них, так и повернули коней вспять. Прокричали лишь напоследок, что придет время и возьмет их, воров, силой войсковой атаман. Объявлял Корнило Яковлев открытую войну своему взбунтовавшемуся крестнику.

К середине апреля 1667 года разинские струги достигли верховых городков. Сошли казаки на берег, поставили около стругов и лодок крепкий караул и отправились в Паншин городок.

Любили здесь собираться голутвенные казаки. Стал этот городок как бы столицей голутвенного казачества. Да и городка-то вовсе не было: так, десятка два изб стояло полукружьем на холме, а вокруг землянки да шалаши, в которых спасались от холодов и дождей пришлые люди. Зато место было удобное. Отсюда ходу до Волги несколько дней, можно и пешим и конным, а можно и струги волоком перетащить. Укрывались в Паншине и беглые крестьяне, и холопы, и ярыжки с волжских судов, отсюда уходили легкие отряды погулять по Волге и Хвалынскому морю. Трудно было достать Паншин городок из Черкасска, и все же по указам царя доставали домовитые казаки до Паншина, жгли они городок дотла, засыпали землянки, разметывали шалаши, разгоняли голь в разные стороны, но проходило время, и вновь собирались здесь голутвенные люди, отстраивали избы, рыли землянки, шумели, уходили казаковать на Волгу и по русским уездам, и вновь закипала жизнь в Паншине.

С ранней весны 1667 года особенно шумно и беспокойно стало в Паншине и в соседнем, Качалинском, городках. Голутвенные бродили по городкам, похвалялись учинить вскоре веселое дело на Волге. Приходили в городки люди из Черкасска, шептались тайно, по углам, со здешними казаками и беглыми людьми. Отсюда уходили лазутчики в уездные русские города, а с какой целью, то было неведомо. Несколько казачьих отрядов вдруг снялось из городков и еще зимним временем вышло на Волгу, Тайные государевы лазутчики сбились с ног, шныряли и пронюхивали дела в верховых городках. Потом везли тайные гонцы грамоты в Царицын, Воронеж, в Москву, в Посольский приказу с доносами на новый великий воровской умысел донских верховых казаков. А оттуда шли грозные наказы воеводам по городам.

В апреле астраханский воевода Иван Хилков получил грамоту из приказа Казанского дворца, а наказывалось в грамоте жить воеводе на Астрахани с великим береженьем потому, что на «Дону, в Паншине и в Качалинском городках збираются воровать на Волгу многие воровские казаки, а чаять-де, их будет с 2000 человек. И хотят, взяв под Царицыном струги и лотки в день за боем, итти для воровства».

Известия о сборе голутвенных казаков в Паншине и Качалинском городках и наказы о великом береженье против ведомых бунтовщиков рассылались и в другие русские города.

Научена была Москва походом Василия Уса, боялась повторений нового выхода казаков на южнорусские рубежи, смуты среди уездных людей и холопов. Указывал великий государь пресечь новое ожидаемое воровство если не силами Войскового круга, то опытам, сноровкой, воинским умением своих воевод.

Еще не слышен и не виден был Разин, еще не дошло его имя не то что до Москвы, но даже до Царицына или Астрахани, да и сам он еще был на пути к Паншину и Качалинскому городкам, а тревога, вызванная его замыслами, бежала во все стороны от реки Дона. С замиранием сердечным говорила голутвенные о новом походе, а что, куда — никто не знал толком, только ожидали и надеялись все сверх всякой меры.

Беспокоились воеводы. Никто не знал, что затевают голутвенные казаки, но виделось, что не простое это будет дело и люди стоят за ним не простые.

А Разин ни словом, ни намеком не выдавал своих мыслей: только и делал, что слал людей всю зиму в верховые города, будоражил их сладкими надеждами, подогревал ненависть к боярам, воеводам и домовитым казакам.

К весне дали себя знать казацкие отряды и лазутчики, ушедшие из верховых городков на Волгу и далее. Из Царицына сообщил в Москву, в приказ Казанского дворца, воевода Андрей Ужковский, что напали воровские казаки на струг с икрою и на струг е животами[20] нижегородского посадского человека Степана Аникеева и пограбили струги, и ушли на Дон в воровской Качалинский городок. «А чаять-де, — писал царицынский воевода, — что приходили те казаки для проведывания на Волге стругов и лоток». Предупреждал воевада, что идет слух о том, что будет у казаков великое воровское собранье, а стругов и лодок на Волге и по разным урочищам стоит много: зимой вмерзли; их-то и высматривали казаки и сосчитывали.