У времени в плену. Колос мечты - Санда Лесня

выступают на войну. Вот царь, окруженный сотнями солдат, конныих и пеших, собирают армию, вооружает ее двумястами пушек. Отдает их Кантемиру, вместе с генералами и маршалами, и велит: «Ступай, разбей поганство и освободи свою землю!» Вот он выстраивает армии в поле: тут — кавалерия, там — пехота с орудиями. Бросили клич трубачи. С гребня холма напротив, из гнездовья султана, взывали турецкие оркестры-матерханы. Ряды янычар, ведомых агами, бросаются в атаку, стреляя из янычарок, размахивая алебардами и саблями. Но вот они разгромлены и бегут. Весь мир радуется посрамлению осман. Сам его святейшество папа римский, возликовав, отплясывает на одной ножке. А над городами и селами Молдавии несется праздничный колокольный звон, возвещающий людям о том, что ненавистное иго сброшено и народ земли этой наконец свободен. И вот в его столице Яссах — новые порядки, не как под турком. Князь по воле своей дарует боярам боярство, ибо превыше него — один господь в небе. Во храме святого Николая его встречает кир Гедеон, митрополит, с двумя свечами в руках, обмахивает его кадилами и дает ему целовать святой крест и святое евангелие по канонам, бывшим до впадения страны в турецкое рабство. Князь подходит к алтарю; перед вратами, именуемыми царскими, преклоняет колени и склоняет чело на край святого алтаря. Митрополит возлагает на княжескую голову паратрафир и громко возносит молитву, читаемую при восшествии на престол православных господарей, свершая помазание святым миром. И не разумеет его преосвященство, что для Кантемира сие — детская игра, и уважение его к обряду оттого, что так искони повелевали обычаи его страны.

...После обряда он поднимается на ноги и с благоговением лобызает святой алтарный стол и святые иконы.

Затем митрополит в середине церкви возлагает на голову его златой венец, украшенный драгоценными каменьями, и, кивнув в сторону амвона, вопрошает: «Кто сия дева?» — «То не простая дева, но моя государыня». — «И каково ее имя, государь?» — «Ее имя Елена»...

...Дмитрий Кантемир отложил перо и крепко протер глаза. Это уже бред. Или признаки затмения разума?

Он волен в своих поступках. Не должен никому отдавать в них отчет. Его слуги покорны и бдительны. В его руке Елена, дочь Пантелея Мирова, — менее чем пушинка. Дунет князь — и ветер унесет ее безвозвратно. И солнце не померкнет, если завтра ее выловят из Яузы. Или найдут задушенной в постели. Или она просто растает в небытии, словно снежная пушинка — на ладони. Он и здесь — государь, вольный в жизни и смерти своих людей.

Жил да был человек, долго обрабатывавший свое поле. Окружил хозяин поле зеленой изгородью и удобрил землю навозом. Вскопал. Забороновал. Засеял. Полил своим потом. Благословил его любовью своей, и поле покрылось щедрой зеленью. Насытило воздух пьянящими ароматами, обильной листвой. Земледелец возлюбил свое поле и все, что на нем растет, ибо это дело его рук, дело его души и сердца. Ибо поле это — воплощение его самого, землероба. Он его и оберегает. Из скрещенных палок и тряпья соорудил пугала, на страх воронью. Носил воду кувшинами и поливал ею растения у корней, чтобы одолеть засуху. Вылавливал вредных насекомых. Вырывал сорные травы. И зеленые питомцы земледельца все растут да растут. Иные принесли уже плоды, другие вскорости родят. И вот на чарующей заре нового дня хозяин поля, прогуливаясь по тропинкам и беспечно напевая песенку, увидел среди зелени цветок, взошедший, по-видимому, из семени, оброненного небесною птахой. Выросли на том месте листки и бутон. Из бутона развернулись тонкие лепестки. Такой красоты земледелец на своем поле еще не видел. Наклонившись, он понюхал цветок. Ощупал хрупкий стебель, снова наклонился и коснулся лепестков губами. С тех пор он возвращался на то место каждый день и дарил цветок поцелуем. И тот расцветал все больше от тепла его ласки, становясь все более прекрасным. Будет ли земледелец когда-либо в силах наступить ногой на это новое сокровище, объявившееся в его жизни?

Милая Кассандра, будь ты в живых, ты не стала бы, наверное, бранить меня за мои безумства... Есть в Молдавии старинная легенда о собаке-овчарке. С щенячьего возраста пес беспредельно любил хозяина и не раз доказывал свою преданность. После того, как пастух умер, пес еще десять лет пролежал у его могилы, оберегая ее. И на том же месте сам испустил дух. Милая Кассандра, прости мою слабость. Ведь я только человек...

Дмитрий Кантемир глубоко вздохнул. Начало и конец всяческой философии в итоге кроется в том, что человек пытается познать самого себя.

Князь расстегнул воротник. Подошел к окну и раскрыл его. По двору сновали слуги. Одни подметали мощеный подъезд. Другие кололи дрова. Третьи чистили коней, носили охапками корм скотине. Иные занимались другими делами, положенными челяди... Что скажут они, узнав, что его высочество воевода и князь обвенчался со своей служанкой? Что скажет на то Земля Молдавская? А просвещенная знать Европы и всего мира?

Кантемир, нахмурившись, вернулся к своему столу. Ударил кулаком по стопке книг и упрямо молвил:

— А какое им до того дело? На моем поле я один хозяин!

8

После обеда учитель княжеских детей Анастасий Кондоиди, смилостившись, освободил их от занятий, дабы у юных Кантемиров не зашел ум за разум от стольких силлогизмов, антиномий и прочей школярской чертовщины. Молодежи дозволили забраться в карету, чтобы дед Трандафир прокатил их до леска. Няня Аргира стала быстро уставать. Отныне челядью будет управлять молодая служанка Елена. И кончено. Запрягать карету!

Колеса экипажа грохотали по мощеным улицам до дальних пределов старой столицы. По мягкому проселку они покатились почти бесшумно. Раскормленные чалые, запряженные тройкой, весело бежали среди желтеющих хлебов и полос зелени. Княжна Мария дотронулась до спины деда Трандафира, восседавшего на козлах:

— Не гони так, дедушка. Нам некуда спешить.

Кони ослабили постромки, топот копыт стал тише.

— Фестина ленте, — добавил, приблизившись к старику, младший из братьев, Антиох. Дед Трандафир подал весть коням свистом, дернул вожжи, переводя их на мягкий трап, и повернулся к знатному недорослю:

— Это еще что за слово, княженька?

— Это по-латыни, — похвастал Антиох. — Сказано поэтом Горацием. По-нашему — поспешай медленно.

— Вот как? А ведь не дурень был тот Гораций, совсем не дурень...

Уроки и учитель Кондоиди были забыты. Княжата возились и толкались, визжа, как сорванцы. Служанка Елена следила за ними