Экспедиция надежды - Хавьер Моро

15

– Ангина, – вынес вердикт доктор Поссе Ройбанес[18], подкручивая пальцами кончики нафабренных усов.

Он был семейным врачом, профессионалом с безупречной репутацией; много лет он преподавал в университете Сантьяго, пока не посвятил себя полностью работе в благотворительных учреждениях, где и подружился с доном Херонимо. Поначалу доктор приходил дважды в день и закапывал донье Марии-Хосефе несколько капель ртутной настойки в воспаленное горло и мицдалины. Через несколько дней состояние больной не только не улучшилось, а начало стремительно ухудшаться. Если первыми симптомами были лихорадка и боль при глотании, то сейчас она страдала от спазмов, тахикардии и сильнейших судорог в руках и ногах, причинявших неимоверные мучения.

– Исабель! – взывала сеньора с искаженным лицом. – Иди сюда-а-а, ты мне нужна!

Только ее горничная оказалась способна растираниями жидкой мазью унять боль в сведенных мышцах госпожи. В передней с печальными лицами маялись доктор Поссе, дон Херонимо и служанки.

– Надо усилить меры предосторожности, лучше будет изолировать донью Марию-Хосефу, – шепнул доктор, делясь своей озабоченностью. – Следует перевезти детей в другой дом, желательно за город.

– Я отправлю их в наше имение в Бетансосе… – согласился дон Херонимо.

Он взял врача под руку и отвел в дальний угол комнаты, чтобы поговорить без посторонних ушей. После беседы доктор Поссе подозвал Исабель.

– Вам лучше остаться и ухаживать за доньей Марией-Хосефой. Мы с доном Херонимо считаем, что вы лучше прочих справитесь с подобной щекотливой ситуацией, – промолвил он, объясняя девушке, как следует изолировать больную; тем временем дон Херонимо велел мулатке собираться вместе с детьми в загородное имение.

«Если бы только они знали правду!» – говорила себе Исабель. Она ощущала себя униженной и обесчещенной, однако ей хотелось соответствовать тем уважительным представлениям, которые сложились у хозяев в отношении нее, и она телом и душой отдалась заботам о болящей. По утрам Исабель обтирала и умывала ее, потом развлекала рассказами о забавных случаях из жизни ее детей, кормила, по вечерам приносила лимонный сок, сваренный с медом и розмарином, по первому знаку массировала хозяйке сведенные судорогами ноги. Только ей и врачу разрешалось заходить в комнату больной. Госпожа скучала по детям и так безутешно рыдала от боли, что Исабель и думать позабыла о собственных горестях.

– Надо дождаться, чтобы болезнь «заговорила», – повторял врач.

На пятый день агонии недуг «заговорил»: на прекрасном лице доньи Марии-Хосефы выступили яркие пятна размером с горошину. Исабель сразу вспомнила о таких же высыпаниях на лице матери в тот день, когда она, вернувшись с поля, распрощалась с детством. Пока девушка смоченным в холодной воде платком протирала вспотевший лоб хозяйки, врач обратился к дону Херонимо и подтвердил диагноз:

– Это сильнейший приступ черной оспы.

– Как такое могло случиться? – схватился за голову дон Херонимо. – Чем она заслужила такое наказание?

– Ничем, – ответил медик. – Болезнь – это не кара господня за человеческие грехи, оставим это священникам.

Он тоже был человеком эпохи Просвещения, поборником науки и противником суеверий и мракобесия. Изучая при помощи лупы алые пятна на лице больной, он продолжал свою речь:

– При оспе мы видим только проявления, но не знаем причин. Известно лишь то, что она передается при контакте.

– Но как… она?

– Оспа не ведает сословных рамок, дон Херонимо. Ей безразличны пол, климат, возраст или социальное положение.

Доктору Поссе доводилось видеть сотни лиц, столь же прекрасных, а то и более, которые болезнь сводила в могилу в ужасающе безобразном виде. Он слишком часто наблюдал, как заживо гниют невинные дети. Для него оспа воплощала самую страшную и неотвратимую беду, но врач также знал, что не все случаи заболевания приводят к подобному концу. Поэтому он все же дал малый луч надежды:

– Быть может, оспенный возбудитель окажется доброкачественным.

Исабель, присутствовавшая при разговоре, вздрогнула. Этот язык был ей вполне понятен. Если оспа оказывалась злокачественной, человек погибал в невыразимых мучениях, как ее мать, Игнасия. Если на этот раз болезнь доброкачественная, ее госпожа выживет. Конечно же, у нее останутся рубцы, возможно, она ослепнет. Наверняка она пополнит ряды людей, у которых лица навсегда отмечены оспой.

– Сейчас необходимо самое пристальное внимание уделять гигиене, – заключил доктор Поссе.

Исабель знала, о чем говорит врач. Точно так же, как она поступила с одеждой своей матери, она сожгла в печке одежду доньи Марии-Хосефы. Как же обидно было жечь сатиновые нижние юбки, перкалевые сорочки, корсеты из чесучи и парчовые юбки! Не из-за самих вещей, не из-за нежно скользивших в руках дорогих тканей, а из-за странного ощущения, будто она соучаствует в уничтожении красоты этой женщины, еще недавно столь ослепительной. Супруг госпожи велел окурить весь дом парами купороса, а потом вручил девушке две большие шкатулки с драгоценностями, которые его жена никогда не надевала. Исабель перебирала броши в форме павлина, инкрустированные бриллиантами и изумрудами, ожерелья из серого жемчуга, серьги с рубинами… Их пришлось обработать раствором азотной кислоты и щелочью, как старые столовые приборы.

Изменения во внешности больной наводили ужас. Все лицо, особенно вокруг глаз и рта, было обметано высыпаниями, далее пустулы спускались на грудь, руки и ноги. Врач отслеживал цвет пятен – белесые, черноватые, свинцово-серые или пунцовые, а также их форму – выступающие, расползающиеся вширь или уходящие вглубь. Наибольшие страдания причиняло воспаление слизистых: из-за конъюнктивита глаза почти не открывались, дыхание стало неровным и сиплым, голос охрип.

– Есть опасность отека гортани, – сказал врач негромко. И, сообразив, что его слова нуждаются в пояснении, добавил: – Она в любое мгновение может задохнуться. И еще риск сепсиса, то есть общего заражения крови. Надо стараться как можно чище обрабатывать кожу.

Через четыре дня папулы превратились в пузырьки с мутным гнойным содержимым. Запах от них шел невыносимый, но Исабель без единой жалобы, совершенно спокойно чистила их и подсушивала. Она выполняла необходимые манипуляции такими точными движениями, словно занималась этим всю жизнь. Похоже, в болезни наступил критический момент: у больной поднялся жар, она начала бредить. Тут же, словно по волшебству, появился священник: само собой, его никто не звал. Увидев прискорбное состояние страждущей, он засуетился со святым елеем.

– Что это вы делаете, дон Камило? – процедил врач, от природы подозрительный.

– Мы все желаем, чтобы донья Мария-Хосефа оставила этот мир, причастившись Божьей благодати, – медоточиво пропел священник.

– Не торопите события, а то как бы беду не накликали.

Визит священника вызвал панику среди прислуги. Под какими-то невнятными предлогами многие бежали назад в свои деревни. Оставшиеся же старались ускользнуть всякий раз, когда их просили подняться наверх. С Исабель