Поколение пустыни. Москва - Вильно - Тель-Авив - Иерусалим - Фрида Каплан

В цветах, в садах оранжевых равнина Потоком солнечным слепит глаза, Вся в золоте Саронская долина И в брызгах солнца моря бирюза… Руины — дней забытых мавзолеи, Как бледный след полуистёртых рун… Пред нами голубеют горы Иудеи, За нами россыпь золотая дюн… - Горя в лучах чешуйчатым драконом, Играя кольцами, дыша огнём, Несётся поезд наш по горным склонам, Над пропастью, над высохшим руслом! Он рвётся вдаль в ущельях иудейских, Железный путь в священный прах вонзив… Тревожит тишину высот библейских Насмешливым свистком локомотив… Дымятся в зное горные теснины, Волною раскалённой льётся жар… Стоянка близко… На холме руины… Все к окнам бросились… Бетар… Стоим без слов и стихло всё в вагоне… Остановилось сердце в муке той, Что не прорвётся в жалобе и стоне, Не выльется целительной слезой. Руин тысячелетних пыль и глыбы — Убежища шакалов и лисиц… И тени скорбные Бар-Кохбы и Акибы Витают средь развалин и гробниц… В безмолвьи вещем я услышать мог бы Оружья звон — идут на смерть войска За родину и честь — и зов Бар-Кохбы, Идущий к нам чрез дальние века. На Масличной горе Город остался за нами… День, утомлённый лучами, Дремлет в стихающем гуле, Едем на осликах сонных Мимо толпы прокажённых… Сад Гефсиманский минули. Как безнадёжно-печален Путь средь гробниц и развалин! Ослик о камни споткнулся… Отдых у башенки древней, Возле убогой деревни… Я на горе… оглянулся… Будто нежданное чудо, Город волшебный оттуда Выплыл, как остров из пены, Созданный силою чары… Искрятся храмы, базары, Города башни и стены. В яркой игре перламутра Сон лучезарный, как утро, Не отличаешь от были… ……………………… В солнце, расплавленном, ярком Вьются гирлянды по аркам, Улицы ветви покрыли… Город — шатер благовонный, Праздник сегодня зелёный, Праздник весенних предвестий, Праздник расцвета в природе, Праздник в свободном народе, Праздник их, сросшихся вместе. Радостный гул над полями, Зеленью свежей, цветами Девушек кудри увиты. С песней идут поселяне, Девушек стройных, как лани, Песней встречают левиты… Город встревожен, как улей, В праздничном, солнечном гуле, Белый, сверкающий, дымный… Рвутся победно из Храма В синих струях фимиама Жизни и радости гимны… ……………………… Верится сказке, как были. Кажется, вдруг воскресили Радостным веяньем чуда Блеск и былое величье… Шорох, чириканье птичье — Та же унылая груда, Те же могилы, руины, Вид безотрадно-пустынный, Только уныло и слабо Где-то гудит монотонно Песня бессилья и стоны — Грустная песня араба.. В Омаровой мечети В ограде храмовой затихли гулы дня. Мы подошли к священному порогу. Мы, обувь сняв, вошли. Молчание храня, Нам старый шейх показывал дорогу. Ворвался день в просвет узорного стекла, Блеснул лампад неугасимый пламень. Под круглым куполом гранитная скала — Алтарь наш древний, первозданный Камень. Веков исчезнувших открылась глубина. На камне стертый след тысячелетий. На нишах и окне Корана письмена Причудливо играют в полусвете. Сюда в былые дни лишь раз в году входил, Молясь за свой народ, Первосвященник. Я здесь стою теперь без радости и сил, Чужих святынь и чуждой жизни пленник. В больную душу свет развеянных времен, Как свет надгробий, купол льет узорный. В мерцании лампад у мраморных колонн Перебирает четки дервиш черный. Недоуменный взор полузакрытых глаз Покоится на госте-иноверце… Бродили долго мы по храму… В этот час Последней кровью исходило сердце… В лунном свете Ризой трепетной и яркой Мириады звёзд зажглись, Млечный путь дрожащей аркой В беспредельности повис. Колыхаясь в струйках лунных, Тишь задумчивее спит, На сыпучих белых дюнах Блеск серебряный дрожит. Зачарован мягким блеском Апельсинный сад заснул, Долетая тихим всплеском, Замирает жизни гул. Рокот моря еле внятный Донесётся иногда… С глуби неба необъятной В бездну падает звезда… «Чу, неясный слышен шорох…» Чу, неясный слышен шорох, Что-то дрогнуло в тиши, Чей-то голос в сикоморах Прозвучал, как зов души. Лунным блеском всё залито, Слышен тихий рокот струй… Чей-то голос: «Суламита»… Еле слышный поцелуй… Месяц мягкий блеск над садом Целомудренный струит, Речь библейская каскадом Шелестит, поёт, журчит. Ночь волшебней и чудесней, И мечтательнее сад, И созвучья Песни Песней В чутком воздухе дрожат… У Западной стены Сердце замерло вдруг, сердце стало на миг, Я не видел ещё, но душой я постиг, Что стою у стены, у надгробной плиты Наших солнечных дней и былой красоты. Я услышал как вал нарастающий гул, Я сквозь слёзы, застлавшие очи, взглянул: День был чист и прозрачен, был жгуч и палящ, Свет облёк все кругом, как пылающий плащ. Растоплённым потоком лилась бирюза, Брызги огненной пыли слепили глаза, А внизу, где к стене приводила тропа, Словно призраков мрачных и жутких толпа Вся сливалась в один оглушающий крик, Надрывающий душу… Был странен и дик Вид одежд запылённых и горестных лиц… Кто-то камень целует и падает ниц, Кто-то плачет, склонившись у древних камней, Возле глыб запылённых и дымных свечей… Здесь веками народную боль у Стены Изливают в молитвах седой старины, Зажигают свечу пред священной Стеной — Поминальный огонь на могиле родной… Чей-то тихий привет… Прикоснувшись к плечу, Старый служка вложил в мои руки свечу. Он пришельцу молитвенник старый поднёс, Обветшалый от времени, жёлтый от слёз… Я не принял свечи, я свечи не зажёг, Не прочёл и священных молитвенных строк, Я не плакал, как все, не склонялся я ниц, Но тоска без названья, но боль без границ, Что не вылить в слезах и напевах земли, Моё сердце пронзили насквозь и прожгли… Я не принял свечи, не зажёг я свечи, Но иные в душе загорелись лучи, Свет иной, неземной, не возжённый рукой, Ярко вспыхнул в душе, опалённой тоской… Он горит в ней годами, и ночью и днём, Он горит и манит путеводным огнём… Я молитв не прочёл, но в душе в этот час Неожиданно вспыхнув, молитва зажглась — Нет для этой молитвы ни звуков, ни слов, Но в душе неумолчный и пламенный зов, И годами звучит и царит он один, Этот отзвук, рождённый у древних руин Новолетие деревьев В моей стране сегодня вешний день, Сегодня праздник пажитей и леса… Над ширью дюн и гор и деревень Лучей и золота завеса… Как голубой расплавленный хрусталь, Морская зыбь в кайме алмазной пыли, В молочно-розовом цвету миндаль, В росе ковер Саронских лилий. В мерцанье янтарей и серебра, В лугах кроваво-красной анемоны Безудержно резвится детвора, Справляя праздник свой зелёный. Лязг заступа и песни с детских уст — И труд кипит под детскими руками. Сажает каждый деревце иль куст В земле, невспаханной веками. И в этот день из году в год растут Рукой детей взращённые аллеи. Вдали в дыму серебряном встают, Как грёза, горы Иудеи. Как верный страж у дорогих гробов, Стоит их цепь и спит тысячелетья… Сегодня будит их деревьев и цветов Воскресший праздник Новолетья. (15 швата) На дюнах у Ришон ле-Цион Немолчный шум игры Весёлой детворы; В песке горячем пляски. Звучит задорный смех, И залил он у всех И личики, и глазки. За белой цепью дюн Звучит, как рокот струн, Прибой волны жемчужной. И детвора поёт, Сплетает хоровод, За песней песню дружно. Про Ришон свой поют, Про светлый сельский труд В саду, в приволье луга, И в песне гул весны И свежесть целины, Взрыхлённой сталью плуга. Бодрей и громче песни: «Наш чудный край, воскресни, Господь, на прах веков Живой росою брызни. Покинутой отчизне Верни её сынов. О Ришон, нашей кровью, Страданьем и любовью Взращён твой каждый куст!» — И гимн благоуханный, Пленительный и странный, Течёт из детских уст. И строй стихов библейских Под сенью иудейских Далёких синих гор Певучий, свежий, чистый, Как детский смех, лучистый Уносится в простор. «С холма я вижу ширь Сарона…» С холма я вижу ширь Сарона, Лугов сверкающий убор, И моря солнечное лоно, И выси Иудейских гор. Вокруг — минувшего обломки, Безмолвье мрачное могил, А рядом — радостны и громки Расцвет и трепет новых сил. В сиянье утреннем деревни Лучем пронизаны насквозь; Здесь в каждом камне, в глыбе древней С былым грядущее сбылось. Поля, долины и курганы Свой тяжкий сбрасывают плен… Мой светлый край, мой край желанный, Вовеки будь благословен!.. Erez-Israel Мой край, отрезанный морями Кипящей крови и огня, В моей душе горишь лучами Неугасающего дня. Моя душа благоуханьем Твоим всегда напоена, С тех пор, как Библии дыханьем Была обвеяна она. И гордый кедр твой на Ливане, Твой каждый холм и каждый дол Мне были ближе и желанней Страны, где юность я провёл. Тебе, страна моя родная, Порывы юношеских сил, В восторге творческом рыдая, Я безраздельно приносил. Тоской и радостью томимый, К мечте далёкой взор воздев, Тебе, не женщине любимой, Сложил я первый свой напев. Ты в скорби вдовьей и священной, Всегда печальна и светла, В моей душе устало-пленной, Как мать-кормилица жила. Ты вновь цвела благоуханней, Ты вновь сияла мне светлей В зеленой и расцветшей ткани Твоих воскреснувших полей. И в дни, когда война сурово Испепеляющим перстом Коснулась нашей нивы новой, Прошла над нашим очагом, Ты стала мне еще дороже, За каждый стебель твой дрожу. В благоговейной страстной дрожи Я имя светлое твержу. (Сентябрь 1918 г., Москва) Нафтали Герц Имбер
Надежда Не лишились мы надежды Светлой и отрадной Вновь узреть обетованный Край наш ненаглядный. Нет, пока еврея сердце Чувствует и бьется, И с мечтою о грядущем На Восток он рвется; И пока идут скитальцы К дорогой отчизне, К славным памятникам прежней Незабвенной жизни; И пока Святыня наша — Жалкие руины, Место слез, где изливают Скорбь и боль чужбины; И пока с немолчным гулом Иордан струится, И еврей, вставая в полночь, Плачет и томится; И пока один хоть тлеет Луч любви к народу — Можем верить, что Всевышний Нам вернет свободу! Не лишились мы надежды Светлой и отрадной: Вновь узреть обетованный Край наш ненаглядный! Пер. с иврита Лейб Яффе Константин Аба Шапиро
Рахиль

Глас в Раме слышен, вопль и горькое рыданье: Рахиль оплакивает детей своих и не хочет утешиться о своих детях