Камила - Станислава Радецкая

— У меня было много игрушек. Солдатики, ружье, три сабли, книжки с картинками, — сообщил он из-под моей руки. — И Подковка. Это такой маленький конь.

— Игрушечный?

— Настоящий! Деревянный у меня тоже есть, но я случайно сломал ему шею. Слуга отца брал меня с собой на конюшню, и я кормил его морковкой.

— Слугу? – я не удержалась глупо сострить, и Якуб обиделся.

— Говори тебе чего! — буркнул он и попробовал высвободиться.

— Не сердись и не ерзай, — велела я ему. — А то задену гребнем по ушам, будешь знать. Значит, твой отец… м-м-м… капитан?

— Генерал! У него в подчинении был целый полк солдат, — Якуб вздохнул. — Он пару раз брал меня с собой на смотр. Так интересно: они лучше игрушек! Выполняют приказы. Стреляют, бегают, и такие нарядные! А один раз я был в Вене, — он замолк и скосил на меня блестящий глаз. Я сделала вид, что не понимаю его хвастовства и продолжила его расчесывать.

— Один раз я был в Вене, — с нажимом повторил он, чтобы все-таки меня проняло, и продолжил, — И сидел в седле императорской стражи. А оно все в золоте, и пятнистая леопардовая шкура, и бархат…

Я слабо себе представляла, как выглядит леопардовая шкура, и представила себе усохшую клячу, похожую на ту, которая привозила дяде муку с мельницы, и вместо неведомого леопарда попона на ней была из кошачьей полосатой шкурки.

— Ты мне не веришь? — беспокойно спросил Якуб, встревоженный моим молчанием.

— Верю, — ответила я просто.

— А кто твой отец?

— Он был солдатом, — я не соврала, и это было единственным, что я о нем знала. — Он погиб.

— А мать?

— И мама умерла.

Якуб неловко поерзал и засопел.

— У меня был пес, он тоже умер, — наконец ответил он. — Я его сильно любил.

— Как тебя украли? — мне не хотелось говорить о смерти, и вспоминать о родителях.

— Меня нянька увезла, - сказал он. – Я помню, мама хотела выгнать ее за воровство. Потом я жил у господина Часовщика и лазил в печные трубы и окна, отворял двери. А потом он умер, и меня подобрал его сын. И продал потом хозяину.

Якуб так спокойно об этом говорил, что мне стало печально. Если хозяин привел его в веселый дом, не стоило интересоваться, что ему пришлось пережить.

— Но я скучаю по отцу, — добавил он грустно. — И по маме.

— Как звали твоего отца? — я отложила гребень и завязала его волосы в хвост.

— Эрнст-Фридрих.

Кажется, фамилию спрашивать было бесполезно.

- А тебе нравилось то, что ты делал у своего… хозяина? – осторожно спросила я.

Он передернулся, и такое отвращение заплескалось у него в глазах, что я крепко обняла Якуба, хотя ему это вовсе не понравилось, и он уперся кулаками мне в плечо.

— Не отвечай, — попросила я тихо. — Тебе… не придется возвращаться.

— Мне некуда больше. Он одевал меня и кормил.

Я вздохнула. Как его оставить на произвол судьбы, этого глупого птенца?

— Пока побудешь здесь, но веди себя тихо. Не след никому знать о тебе.

Он засопел и высвободился из моих рук.

— Здесь скучно одному.

— Но ты же хочешь домой? Я придумаю, как быть. Может быть, мы вместе убежим, — при этих словах меня словно окатило горячей водой. В этом доме — плохо, но неизвестность может оказаться гораздо хуже.

— Ты же девчонка и служанка, — с пренебрежением отозвался Якуб. — Всем известно, они — трусихи. Куда им убегать!

— Дурак, — огрызнулась я, и его маленький кулак пребольно вонзился мне в бок, чуть не сломав деревянные планки корсета.

— Сама такая!

Я отвернулась от него и задумалась. Наверное, стоит рассказать все Ари; она сама рассказывала про того юношу, что он из хорошей семьи, и готов ради нее на многое. Может быть, когда они уйдут, они смогут взять с собой и Якуба? Меня она обещала выкупить, но я еще потерплю: и доктора, и госпожу Рот. А за Якуба щедро заплатят, если он не наврал про отца и про леопарда. Но Аранка становится слишком болтливой, когда выпьет. Не расскажет ли она кому про очередной секрет этого дома?

Я покосилась на Якуба. «Секрет этого дома» принял оскорбленный вид и так смешно хмурил тонкие брови, смутно похожий надменным выражением лица на канцлера императрицы, чьи портреты иногда попадались в газетах, что я опять заулыбалась.

К наступлению ночи мой голос осип и сел. Никогда еще мне не приходилось столько говорить, рассказывая вполголоса сказки, которых требовал от меня неугомонный гость, постоянно заинтересовывать его, чтобы он сидел на одном месте и не пытался бегать по чердаку. Здесь мне помогли истории, до которых я была большой охотницей: о чертях и благородных разбойниках, о королях и королевах старых времен, о горных карлах и прекрасных девицах. Я рассказала ему про юные годы Давида и про