Из озера взметнулись молнии - Милисав Антониевич-Дримколский

полоска возле села… А прокармливала бы, если б не сдирали налог — с каждого полгектара по двести кило пшеницы, риса или чего другого, что есть. Поросенка и того, бывает, приходится напополам делить, вот что я тебе скажу, господин хороший! Берут, как будто это ихнее, как будто они пахали и сеяли!

— Да берут-то они за деньги, а не задаром! — резко вмешался в разговор геодезист. — И рабочим нужен хлеб. Ни один человек без хлеба не проживет.

— А ты паши землю, как это делаем мы, крестьяне! И не отнимай у других! Платят, говоришь? А сколько? Грабеж это. Да еще ссылаются на новую власть… Разве новая власть такая?

— Кто же у тебя отнимает? Скажи, кто? — закричал Дамьян. — И мы работаем, и мы все силы отдаем! Я тоже из здешних мест, знаю, у кого лишнее, а кто гол как сокол. Так что попусту не бранись. Думай, что говоришь!

— Мы знаем цену земле, не беспокойся, все подсчитали, — добавил Мартин. — Ведь то, что мы здесь день и ночь строим, принесет большие доходы этому краю, много денег, миллиарды, запомни это!

— А кому? Конечно, не крестьянам! У нас всегда только забирают, никто нам ничего не дает…

— Наше дело выгодно всем, брат, всем людям этого края. Построим новые заводы, откроем новые шахты, и у тебя в доме будет электрический свет, без коптилок станешь жить. Я тебе это говорю не для утешения, а потому что так действительно будет.

Крестьянин пожал плечами, нахмурился, сел на кучу земли, глубоко вздохнул и тупо уставился на палку, которую все еще держал в руках, всем своим видом показывая, что не верит Мартину, что бы тот ни говорил. Но вдруг его лицо озарилось слабой улыбкой, и он спросил:

— Послушай, уж не ты ли тот Мартин, о котором говорят во всей округе, неужели у нас будут хлеб и деньги?.. Не знаю, как будет, только никто не верит твоим обещаниям.

— Будет и то, и другое: и хлеб, и деньги. Будут деньги — и хлеб можно купить без труда.

— А мы, крестьяне, знаем, в войну тоже были деньги, только на них нельзя было купить хлеба. Да и сейчас нет хлеба. Нет его у крестьян. Неужели не знаете?!

— Я же тебя не обманываю, — убежденно заговорил Бошевский, — я тоже из здешних краев. Зачем мне своих земляков обманывать? Обманом ничего не достигнешь.

— Я тоже так думаю. Крестьяне тоже смекают что к чему, а не только вы, ученые люди…

— Смекают, конечно, смекают! Никто не спорит с этим. А ты, товарищ, не беспокойся, не мучай себя, все будет в порядке.

— А что через год я буду пахать? Как прокормлю себя?.. — Он резко поднялся и, не дождавшись ответа, вдруг побежал прочь, потом остановился, повернулся к Мартину и Бошевскому и что-то прошептал, неслышно шевеля губами. Лицо его искривилось, плечи опустились, весь он согнулся, как будто на плечи ему взвалили непосильную ношу, и, сокрушенный горем, побрел, шатаясь, к своим волам.

Поздней осенью дни стояли дождливые, лишь изредка выпадала солнечная погода. Наступила зима, но снега нет, льют дожди. Бесконечные, несносные. Земля раскисла, ждет солнца, и оно все чаще пригревает ее блеклыми лучами. Земля вздулась, как тесто, ни пройти ни проехать. Пока земля не подсохнет, рабочие со стройки, получив отпуск, разъехались по домам. В поселке осталось совсем мало людей, это главным образом рабочие из мастерских, сварщики, слесари-инструментальщики, занятые подготовкой работ в новом сезоне. Весна здесь наступает рано — уже во второй половине января начинает буйно цвести гранат, кизил, зеленеет душистая лаванда. Небо становится голубым и необозримым. Человеку хочется взвиться в его просторы, проникнуть в недосягаемые высоты голубого великолепия, покориться его очарованию и капризам. Вот в такой солнечный январский день отправился в свое село старый печалбар Марко Пайковский в праздничных, украшенных черным шнуром белых бечвах из толстого сукна, сотканного на старом ткацком станке, на котором когда-то ткала его мать, а сейчас орудует челноком и навоем его жена — Марковна.

— Не беспокойся, товарищ Мартин, доберусь, — говорил Пайковский. — Стар я, но не очень. Эта наша зима, а на самом-то деле весна, в моем селе необыкновенно красивая, доложу тебе по чести. Дома и стены помогают, а если надо, то я и мертвый буду любоваться нашей красотищей… Надо ехать, дела у меня там есть.

— Какие еще дела, Марко? Отдохни лучше. Для того и отпускаем тебя домой. И потом, что значит — мертвый будешь любоваться? Что это с тобой? Разве мертвые могут любоваться?

— Представь себе, могут! Поразмысли, ты человек ученый…

— Что же, человек должен умирать со спокойной душой, потому что был человеком.

— И то правда, но гробница должна быть такой, чтобы он и мертвый мог все видеть и слышать. Вот чего я хочу. Знаешь ведь как… Нелегко уходить с этого света.

Мартин хмыкнул и долго тряс его руку.

— Я напишу тебе, товарищ директор, приготовлю для тебя кое-что интересное. Как-нибудь приедешь ко мне в село, это недалеко отсюда. Ну, до свидания, низкий всем вам поклон.

Пайковский взобрался на лошадь, откинулся в самодельном седле, натянул поводья и намотал их на переднюю луку, из серой мешковины достал тамбуру. Струны зазвенели, он тронул коня и запел.

— Будьте здоровы! — крикнул он и продолжил свою песню.

Душа человек этот Марко, трудолюбивый, добродушный, в его сердце нет места злобе. Он любого может расшевелить, развеселить, обнадежить… — размышлял Мартин, возвращаясь в свой барак. Но что же он все-таки имел в виду, когда сказал, что и мертвый человек все видит? Любит он пофилософствовать, такая уж натура.

XVI

В сумерках январского вечера, овеянного очарованием ранней южной весны, когда отблески заходящего солнца вспыхивают на черепичных крышах, Пайковский добрался до Нагоричан. Село это стиснуто узким пространством крошечной долины, впритык стоят дома с тесными дворами, маленькими фруктовыми садиками и клочками пахотной земли. Северная сторона села как будто спит вечным сном, без солнечных лучей, без жизни. А на солнечной стороне растет лес: каштан, дуб, бук, сосна, можжевельник, на крутых склонах горы раскинулись пастбища. Это заброшенное село разделило судьбу всего здешнего края. Приходили и уходили завоеватели, грабили, уводили скот. Были здесь и турецкие захватчики, но недолго. Вот из такого села был родом Пайковский.

Радостно встретила его жена, статная чернобровая красавица с серыми раскосыми глазами. Детей у них не было, и Марковна была предана мужу до самозабвения, считала его самым добрым человеком на свете. Когда Пайковский