Несостоявшаяся ось: Берлин - Москва - Токио - Василий Молодяков

Что касается встречи Иоффе с Сунь Ятсеном, то лидер Гоминьдана, убежденный сторонник евразийской ориентации и союза с Советской Россией, отнюдь не был в Токио персоной нон фата. Как отметил Д.КХ Далин, «китайские революционеры – среди них Сунь Ятсен – смотрели на Японию как на наиболее развитую страну Востока и как на будущего лидера борьбы за освобождение Азии от западного ига».^[89] Идеальным вариантом Сунь Ятсен считал союз нового Китая с Японией и Россией, о чем в ноябре 1922 г., всего за несколько месяцев до описываемых событий, говорил в интервью информационному агентству Дзидзи цусин: «Если Япония действительно хочет видеть Азию управляемой Азиатами, она должна развивать отношения с Россией. Русские – Азиаты. В их венах течет азиатская кровь. Япония должна объединиться с Россией для защиты от экспансии англосаксов». Эти слова сочувственно цитировал Хаусхофер.^[90] Немало сторонников было у них и в Японии – от Гото до Утида Рехэй (однофамилец министра), лидера «Общества реки Амур» [В англоязычной, а затем и в русскоязычной литературе сложилась неверная традиция именовать его «Общество черного дракона», дословно переводя иероглифы, составляющие название. Никакого тайного, эзотерического смысла название не имело, хотя общество действительно использовало изображение дракона в своей символике.], которое на протяжении многих лет оказывало поддержку революционерам многих стран Азии, включая Сунь Ятсена и Чан Кайши.

Атлантист Утида подобным идеям, разумеется, не сочувствовал. Надо полагать, Иоффе прекрасно понимал это, но пошел на риск, одновременно желая продемонстрировать японской стороне, что в Азии Советский Союз не находится в изоляции, что ему есть с кем развивать сотрудничество, если Токио не проявит доброй воли в этом направлении и его миссия окончится неудачей (прием, присущий дипломатам всех стран и всех времен). Встреча Иоффе с Сунь Ятсеном стала удобным предлогом для того, чтобы сорвать нежелательный многим визит. Однако официальной мотивировкой отказа она быть не могла, тем более Иоффе ехал как частное лицо.

Замечу, что к идее Гото пригласить Иоффе в Японию и лично проводить с ним переговоры скептически относились даже люди из его окружения. Вице-мэр Токио Нагата заявил начальнику, что тот должен либо сосредоточиться на работе мэра и забыть о Иоффе, либо вести с ним переговоры, оставив свой пост. По воспоминаниям самого Нагата, Гото без тени колебания ответил ему, что мэром способен быть каждый, а добиться успеха на переговорах с Советской Россией может только он.^[91]

29 января Иоффе в сопровождении жены, сына и двух секретарей Ильи Левина и Сергея Шварсалона [Возможно, Сергей Константинович Шварсалон, пасынок известного поэта Вячеслава Иванова, но проверить это пока не удалось.] прибыл в Нагасаки, а 31 января в Иокогама. Там, пока он осматривал город, полиция вскрыла и бесцеремонно обшарила его багаж. Гость заявил резкий протест во время первого же разговора с Гото, состоявшегося 1 февраля в токийской гостинице Цукидзи-Сэйотэн. В остальном встреча прошла дружески, а Гото приложил все усилия, чтобы впредь оградить гостя от возможных неудобств и неприятностей [Однако в пространном письме (на английском языке) в адрес Гото от 7 февраля Иоффе в самых решительных выражениях жаловался на отношение к нему японского правительства, заявляя, что еше нигде за границей не встречал столь недружелюбного приема.^[92] Возможно, это был дипломатический ход с целью побудить Гото к более активным действиям или уступкам; возможно – результат болезни и вызванной ей депрессии.].

Популярность Иоффе у японской общественности росла с каждым днем. «Прием Гото, прессой, народом выше ожиданий, встречали тысячные толпы», – телеграфировал он в Москву 7 февраля, хотя двумя строками ниже писал о «совершенно недопустимом» отношении к нему властей. Советские историки обычно акцентировали внимание на том, что визит представителя «первой страны победившего пролетариата» восторженно приветствовали левые круги, не забывая и о внимании к нему прессы. Радость левых естественна и понятна, так как приезд Иоффе работал на их престиж, но вес этих сил в общественном мнении тогдашней Японии был невелик. Газетная кампания была организована Гото и его единомышленниками, стремившимися к извлечению максимальной политической выгоды из переговоров. Но и в лагере «правых» не было единого отрицательного отношения к советскому гостю.

Большинство традиционных правых, выступавших за колониальную экспансию и борьбу с коммунистическим движением, были решительно против приезда Иоффе и нормализации отношений с СССР, в котором видели продолжателя экспансионистской политики царской России и, следовательно, опасного конкурента, а также рассадник «коммунистической заразы», угрожавшей внутренней стабильности Японии. Они устраивали шумные манифестации, разбрасывали листовки, пытались запутать тех, кто встречался с советским гостем. 5 и 28 апреля члены Японской антибольшевистской лиги совершили два налета на дом Гото, ранив в ходе второго его старшего сына (и близкого помощника) Итидзо.^[93] Такие настроения были сильны в крупнейших националистических организациях «Общество черного океана» и «Общество реки Амур». Однако лидер последнего Утида Рехэй, обладавший огромным авторитетом в националистических кругах, высказался за сотрудничество с СССР в деле противостояния европейско-американской экспансии в Азии, как несколькими месяцами ранее это сделал Сунь Ятсен. Что касается опасности ведения Москвой коммунистической пропаганды в Японии, то Утида, во-первых, считал отказ от нее, т.е. от вмешательства во внутренние дела другой страны, непременным условием нормализации отношений, а во-вторых, будучи исключительно высокого мнения об идейных и моральных качествах японского народа, был уверен в том, что настоящих японцев эта «заморская ересь» не соблазнит.

В поддержку нормализации отношений с СССР выступил молодой, но уже известный политик, депутат парламента Накано Сэйго, имя которого еще встретится на этих страницах. Уроженец префектуры Фукуока, он был тесно связан с «Обществом черного океана»: большинство его лидеров происходило оттуда, а личные, семейные и земляческие связи всегда играли большую роль в японской политике. Накано выступал против участия Японии в интервенции в Сибири и обличал армейское руководство, за что попал в немилость у военных – генерал Танака видел в нем личного врага. Во время Парижской мирной конференции, где он присутствовал в качестве журналиста, Накано выступал за союз с Россией, а не с Великобританией. Теперь, выражая интересы деловых кругов, он агитировал за скорейшее проведение японо-советских переговоров, восстановление нормальных дипломатических и торговых отношений, придерживаясь этой линии и позднее, так что политические противники обвиняли его в получении денег от большевиков и издевательски называли Накано «таварисси», т.е. «товарищ» на японский лад.^[94] Его тесть, влиятельный деятель националистического лагеря Миякэ Сэцурэй [В телеграмме, адресованной Л.М. Карахану, Иоффе сравнил Миякэ с Победоносцевым, стремясь лучше объяснить адресату ситуацию.] тоже публично высказывался за нормализацию отношений с СССР и даже председательствовал на многолюдном банкете в честь Иоффе 2 мая, на котором советский дипломат не смог присутствовать по болезни.^[95]