Йога Таун - Даниэль Шпек

* * *

В гостинице, где останавливались хиппи, они сняли убогий четырехместный номер, приняли душ и легли спать голодными. Лоу закрыл воспаленные глаза, лежал и слушал возню тараканов на обоях и музыку из близлежащего кафе. Когда он проснулся ночью, Марка не было. Лоу выглянул в окно и увидел брата, одиноко стоявшего на улице. Словно он упал с неба и не понимает, что здесь делает. Марк вдруг поднял голову и посмотрел вверх. Лоу помахал ему. Марк беспомощно взмахнул рукой в ответ. Самый одинокий человек на земле.

* * *

На следующее утро их разыскал афганский врач и попросил их приехать. Отец новорожденного хотел поблагодарить за помощь. Отказаться было бы невежливо. Мария и Коринна отправились в больницу. Лоу придумал отговорку. Около полудня Мария и Коринна вернулись. Мария положила на столик в кафе цепочку с кулоном – золотой амулет с надписью на арабском. Он принадлежал умершей женщине.

– Ее муж настоял, чтобы мы его взяли. Он бы обиделся, если бы мы отказались.

– Кулон был на ней во время аварии? – спросил Лоу.

– Да.

– По-моему, это жутко.

– Он сказал, что амулет приносит счастье.

– Да уж, счастье, – с сарказмом повторил Лоу.

– Может, это он и спас ребенка, – предположила Мария.

Коринна не захотела брать амулет. Лоу тоже отказался. Марк взял цепочку и повесил Марии на шею:

– Ребенка спасла ты. Значит, амулет твой.

Лоу невольно вспомнил историю Джима Моррисона, который в тринадцать лет стал свидетелем аварии. На пустынной дороге в Нью-Мексико опрокинулся грузовик, перевозивший рабочих. Раненые и погибшие лежали на дороге в лужах крови. Они были смуглые и темноволосые, коренные американцы. Папа и дедушка Джима побежали на помощь. Маленький Джим остался с мамой в машине. Мама не хотела, чтобы он смотрел на этот ужас, но Джим не мог отвести взгляда. Он понял, что взрослые так же беззащитны, как и он. У него началась истерика. И в этот миг мальчику показалось, что духи или души выходят из мертвых тел и одна из этих душ вошла в его тело. Словно божественная искра, которая с тех пор горела в нем. Или проклятье, сжигавшее его изнутри.

– Не надо тебе это носить, – сказал Лоу Марии. Как если бы она нуждалась в его согласии.

Мария встала, посмотрела в зеркало и бережно сжала амулет в ладонях, будто желая скрыть его от посторонних глаз.

Глава 11

Если кто и нуждался в волшебной защите, так это Марк. Он сорвался. Словно кто-то перерезал канат, на котором он беззаботно танцевал. Он то курил травку, то пил, иногда все вместе, а в один день даже разбогател. Он торговал наркотиками в кафе на Чикен-стрит и в темных прокуренных кинозалах. Пока Лоу занимался визой в Пакистан, закупал запасы еды и новые покрышки, Марк обкуривался в Кабуле, где менял доллары хиппи на травку местных жителей. Где можно было забыть, откуда приехал, потому что все откуда-то приезжали и никто не думал о возвращении. Когда Лоу «включал» старшего брата, Марк делался омерзительным. Мария тоже больше не могла до него достучаться, а самые скверные ругательства выпадали на долю Коринны. Это был единственный раз за все путешествие, когда Лоу видел ее плачущей.

* * *

Мария тоже изменилась. Словно сняла защитный панцирь, скрывавший ее истинную сущность, словно амулет давал ей силу превращать темное в светлое. Возможно, дело было в кабульской атмосфере свободы и расслабленности, которая отразилась на настроении Марии. Через семью врача она познакомилась с другими семьями и женщинами хиппи, которые остались в стране, чтобы работать в больницах, детских приютах и кафе. Афганки носили джинсы, некоторые даже короткие юбки, а хиппи – афганские рубашки, платья и шапки. Желудок Марии больше не бунтовал против местной еды, а в чайных она легко заводила друзей. Куда бы она ни пошла, за ней всюду ходили дети. Мария выучила их игры и несколько слов на афгани. Ей подарили цветное расшитое платье. И она не снимала амулет. Порой она брала Коринну с собой, иногда ходила одна.

* * *

Однажды Марк так обкурился, что обменял свой паспорт на серебряную трубку для гашиша. Лоу разыскал брата в кафе на Чикен-стрит, где тот читал «Тибетскую книгу мертвых» и дымил трубкой.

– Совсем сдурел? – спросил Лоу, не садясь за столик.

– «Все, что мы сделали в жизни, формирует из нас тех, какими мы будем, когда мы умрем, и все, действительно все, имеет значение», – прочитал Марк вслух.

– Как ты собираешься без паспорта пересекать границу?

Марк пожал плечами и вытащил из кармана брюк мятый кисет.

– Марк! В Германию ты тоже не сможешь вернуться!

– Останемся здесь. Будем разводить овец, выращивать коноплю. Кайфовая книга, в ней точно описывается, что происходит с человеком после смерти.

Лоу терпеть не мог напоминать брату о реальном мире. Что на еду нужны деньги, а для пересечения границы – документы. И все в таком духе. Мещанство, брюзжание. Лоу не хотел быть адвокатом реального мира. В конце концов, зачем они поехали в Индию? Чтобы думать о деньгах или чтобы, подобно Сиддхартхе, освободиться от всех оков? Возможно, для него закрыт вход в духовное измерение, где Марк чувствует себя как дома, но это не значит, что он не стремится всем сердцем к волшебству, скрытому за повседневностью, к незримому миру, скрытому за зримым.

Марк накрошил гашиш в табак и набил трубку. Лоу заметил, что у него разбита бровь.

– Ты ударился?

– Встретил того типа. Из «фольксвагена». Который жену угробил. И знаешь где? В борделе. Выглядит хреново. Смутился, когда меня увидел.

Лоу сел рядом за столик. Марк коротко глянул на него и снова занялся трубкой. Костяшки пальцев у него тоже были разбиты.

– А ты что забыл в борделе?

– Дурь толкал, – буркнул Марк, устремил на Лоу остекленевший взгляд и сказал: – Он собирается отдать ребенка. В приют. Сказал что-то вроде: «Аллах подарил жизнь, Аллах отнял жизнь». – Марк смахнул табак с трубки. – А я сказал ему: нет, дружище. Аллах подарил жизнь, а отнял ее ты. А потом сказал, пусть отдает ребенка в приют, чтобы он не рос с таким говнюком. Тогда он мне врезал. Потом мы подрались.

– Марк, это был несчастный случай. Неужели ты думаешь, что он действительно хотел убить жену?

– Он накинулся на меня как ненормальный. В какой-то момент я перестал сопротивляться. Перестал, и