Гарольд Храбрый - Борис Финкельштейн

— Что ты скажешь на это, мой любезный друг? — обратился к нему Вильгельм. — Представляешь, как будет хорошо, если мы станем родственниками?

— Представляю... — холодно проронил Гарольд.

— Но помни, я тебя не принуждаю, — уточнил Вильгельм. — Я лишь прошу. И приму любое твоё решение.

Герцог коротко поклонился и ушёл с галереи. Граф остался один. Он стоял, понуро опустив голову и непроизвольно сжимая кулаки.

«За что мне это, Господи?» — билась в мозгу тягостная мысль. В глазах закружились багровые огоньки, страшная боль сжала сердце. Послышались шаги. Гарольд взял себя в руки и оглянулся — подле него остановился статный нормандец, разодетый с крикливой роскошью.

— Барон Юнг де Монфор, — с поклоном представился он.

— Что тебе угодно, милейший? — устало спросил граф.

— Милорд, я хотел бы дать вам совет.

— С какой стати я должен выслушивать твои советы, норманн?!

— Не сердитесь, милорд, — мягко произнёс де Монфор. — Я понимаю — каково вам. Но поверьте, я ваш ДРУГ.

— С чего бы это?

— Мы бились бок о бок. Не приди вы на помощь, меня бы уже не было на свете.

— Допустим, — смягчился Гарольд. Он пристально взглянул на собеседника: — Что ты хотел мне сказать?

— Соглашайтесь на любые условия, милорд! — тихо произнёс де Монфор. — На любые! Когда герцог идёт на подлость, он уже не может остановиться. Главное — вырваться из его когтей!

— Даже ценой чести? — уточнил граф.

— Честь теряет он, а не вы!

— Так считаешь ты?

— Не только. Не один я сражался рядом с вами... Соглашайтесь. Возвращайтесь в Англию... Вы ей необходимы!

— После всего этого?

— Да, милорд! — подтвердил де Монфор. — Унижение ломает слабого, сильного оно закаляет. А вы — сильный!

— Полагаешь?

— Уверен!

Гарольд опустил голову, обдумывая слова собеседника, затем негромко произнёс:

— Странно слышать всё это из уст норманна.

— Я некоторое время жил в Англии, — пояснил барон. — Она для меня не чужая.

— Никогда не знаешь, где найдёшь... Ты выказал себя другом в трудную минуту. Я это запомню.

— Благодарю за доверие, милорд. — Де Монфор, поколебавшись мгновение, добавил: — Если вам станет совсем тяжело — я помогу бежать.

— Всем?

— Только вам, — развёл руками норманн.

— Это исключено, — покачал головой Гарольд...

* * *

А потом был тяжёлый и унизительный день — день помолвки и присяги. Гарольд старался держать себя в руках, это было трудно — душа страдала и негодовала, но он понимал, что в этот день решается судьба его родины.

Помолвка прошла наспех, ибо Вильгельм горел нетерпением — ему нужна была присяга. Чтоб провести ритуал, норманны и саксы прошли в часовню. Горели сотни свечей, тускло отражаясь в кольчугах дружинников, пахло ладаном и чем-то гнилостным.

Церемонией руководил отец Ланфранк. Гарольд вышел вперёд и встал подле большого ларя, покрытого ковром. Норманны напряжённо следили за ним, в их глазах светилось торжество, но были среди них и такие, в чьих взорах читалось понимание и сочувствие. За спиной графа застыли кипящие ненавистью саксы, среди них выделялся своим огромным ростом Рагнар. Оруженосца обуревало единственное желание — крушить всё, что попадётся под руку. Остальные были настроены столь же воинственно, кровь могла пролиться в любой момент.

Понимая это, Гарольд ни взглядом ни жестом не выдавал своих чувств. Лишь в момент принесения присяги он сделал паузу, но тут же заставил себя продолжить и со спокойным достоинством довёл дело до конца. Когда граф умолк, прислужники аббата сдёрнули ковёр, покрывавший ларь, и обескураженные люди увидели в нём Святые Мощи.

— Какое кощунство! — воскликнул Сигевульф, а Рагнар тяжкой глыбой двинулся на норманнов.

— Спокойно! — осадил его граф и молча покинул часовню. Разъярённые хускерлы, глухо ворча, двинулись за ним.

Саксам подвели коней, и Гарольд уселся на одного из них. В этот момент к нему приблизился Вильгельм.

Герцог светился торжеством, надменная улыбка играла на губах, но в глубине глаз трепетали тревожные огоньки. Гарольд отчётливо увидел неуверенность и сожаление, которые пытался скрыть норманн.

Граф с удивлением понял, что жалеет человека, стоявшего перед ним — одинокого, ожесточённого и запутавшегося в сетях подлости и коварства.

— Теперь ты доволен? — спросил он.

— Да... — Герцог, помолчав мгновение, неожиданно для самого себя с горечью добавил: — Хотя и не предполагал, что наша встреча закончится вот так...

— Что ж, — пожал плечами Гарольд. — Ты сам засеял своё поле...

— Но ведь мы расстаёмся друзьями? — В голосе герцога зазвучали повелительные нотки.

— Друзей не предают, норманн! — отрезал Гарольд и, пришпорив коня, поскакал прочь.