Сталин. Личная жизнь - Лилли Маркоу

Руководители партии получили со временем возможность нанимать прислугу, воспитательниц и репетиторов. Семья у них должна была стоять на втором месте, а женам руководителей надлежало принимать участие в общественно-политической деятельности партии и государства.

После рождения Василия жилище Иосифа и Надежды стало для них слишком тесным. И снова вмешался Ленин. «Товарищ Беленький, – написал он в ноябре 1921 года начальнику своей охраны, – неужели нельзя найти для Сталина ничего получше? Ленин». Он также написал записку Енукидзе^[145], в которой попросил ускорить предоставление Сталину более комфортабельной квартиры. В конце концов Сталину и его семье подыскали квартиру получше, однако комфортабельной ее назвать было нельзя.

Надежда продолжала работать для Ленина – в том числе и после первого приступа болезни у него в 1922 году, – и оставалась в его секретариате вплоть до его смерти. Она пользовалась доверием вождя и в силу этого была в курсе секретов, о которых не знало даже Политбюро партии. Надя умела держать язык за зубами и не рассказывала об этих секретах даже своему мужу, а потому тот узнавал содержание многих секретных документов от личного секретаря Ленина Л. А. Фотиевой, которая к тому времени уже стала одним из преданных Сталину людей^[146].

В 1921 году Яков – старший сын Сталина – приехал в Москву и поселился у своего отца, намереваясь пойти учиться в одну из московских школ. Яков в то время был высоким и довольно симпатичным подростком, однако застенчивым и безалаберным. Сталин, с трудом выносивший его южный темперамент, вскоре начал конфликтовать со своим сыном. Яков, тем не менее, поступил в школу и старался угождать своему суровому отцу, которого он любил, но побаивался. Он тосковал по своей родной Грузии и с трудом приспосабливался к новой жизни и к учебе в школе, преподавание в которой велось на русском языке. Яков часто болел. Ему, однако, – к его счастью – удалось подружиться с Надеждой, с самого начала очень хорошо относившейся к своему пасынку, который был младше ее всего лишь на шесть лет. В своих письмах матери Сталина Надя информировала старую Кеке о жизни внука: «Яша уже давно ходит в школу, занимается он ничего, хотя ему трудно одному, а Иосиф нанимать учительницу запретил», – написала она 8 октября 1922 года. Будучи, однако, человеком грубоватым, Надя зачастую не могла удержаться от того, чтобы не покритиковать в язвительной форме своего пасынка за его медлительность и апатичность. В мире, в котором трудолюбие стало считаться фундаментальной ценностью, тот факт, что Яков был отнюдь не лучшим учеником в своем классе, воспринимался Сталиным, прекрасно помнившим, каким вундеркиндом был в свое время он сам, едва ли не как трагедия. «Яша […] очень хороший мальчик, только лентяйничает, и поэтому не очень хорошо учится, он стал очень большой, совсем как Иосиф, только голова у него, к сожалению, не такая»^[147], – написала Надежда 1 мая 1923 года.

Ближайшие родственники Сталина попытались собраться вместе. В 1922 году в Москву из Гори приехала Кеке. Однако ее пребывание рядом с сыном было недолгим: ей не понравилось жить в Кремле. Будучи глубоко верующей женщиной, она не могла смотреть на закрытые соборы и церкви. Вернувшись в Гори, она некоторое время спустя переехала в Тифлис и поселилась в правительственном дворце, в котором ей выделили одну комнату. Там она и прожила до самой своей смерти. Не изменив своим прежним привычкам, Кеке продолжала ходить в церковь и отказывалась от предлагаемых ей льгот и привилегий. Она следила издалека за восхождением своего сына к вершинам власти, но плохо понимала то, что происходит. Все время переживая за состояние его здоровья, она регулярно присылала ему любимое варенье и вязала теплые носки, чтобы он носил их во время суровых московских зим. Ее все время просили приехать в Москву. «Мы […] ждали Вас к себе, – написала ей Надежда 1 мая 1923 года, – но оказалось, что Вы не смогли, это отчасти хорошо, т. к. было в Москве очень холодно, и для Вас, всегда живущей на юге, это оказалось бы вредным, но теперь, летом, когда у нас так же тепло, как и в Тифлисе, мы обязательно ждем Вас. […] Обязательно ждем Вас к себе, поедете вместе с Васей на дачу, и все будет очень хорошо, а главное – повидаетесь с Иосифом, которого Вы очень любите»^[148]. Однако Кеке все никак не решалась еще раз совершить поездку в Москву и все время ее откладывала. Она очень часто сердилась из-за того, что ее сын пишет ей редко и мало. «Здравствуй, мама моя! – написал ей Иосиф 25 января 1925 года. – Знаю, ты обижена на меня, но что поделаешь, уж очень занят и часто писать тебе не могу. День и ночь занят по горло делами и поэтому не радую тебя письмами. Живи тысячу лет. Твой Сосо»^[149]. Несколько месяцев спустя ее стала утешать в своем письме Надя: «Иосиф […] очень занят. […] Очень прошу Вас написать мне, что Вам нужно прислать из Москвы. […] За Иосифа не беспокойтесь, он здоров. Кушая Ваше варенье, часто Вас вспоминает. Спасибо за все».

Разве такая женщина, как Кеке, смогла бы вести себя по-другому? Смогла бы она понять то, чем ее сын в это время занимался?