Двенадцать поэтов 1812 года - Дмитрий Шеваров

На другой день Кайсаров представил Жуковского светлейшему и попросил разрешения зачислить поэта сотрудником типографии. Так, благодаря Кутузову, счастье общения друзей продлилось. Василий Андреевич урывками писал «Певца во стане русских воинов», сверяясь с мнением Андрея. Кайсаров прекрасно ориентировался в армейской иерархии, мог профессионально оценить заслуги каждого военачальника, поэтому именно он помог Жуковскому из множества русских генералов выбрать самых достойных и дать им точные поэтические характеристики.

Только в одном они расходились: Жуковский открыл другу, что дал обет с изгнанием французов за Неман сложить с себя военный мундир. Андрей считал своим долгом пройти войну до конца: «Мир должно заключить в Париже!»

Когда противник стал отступать, Андрей через свои издания призывал русских людей быть милосердными к гибнущим от холода и голода французским солдатам. Штабные недоброжелатели обвиняли Кайсарова в том, что он принижает героизм армии, приписывая истребление врага холоду и голоду.

С началом Европейского похода недругов у братьев Кайсаровых прибавилось. Андрея отставили от должности, командовать типографией назначили бывшего полицейского пристава, который присвоил себе авторство бюллетеней, блестяще написанных Жуковским. Но Кутузов недолго удивлялся новому «таланту» — армия подошла к Неману, и Жуковский открыл свое решение остаться на родине.

Очевидно, отношение Жуковского к дальнейшей войне было похоже на то, которое более чем полвека спустя выразил в «Дневнике писателя» Федор Михайлович Достоевский: «В двенадцатом году, выгнав от себя Наполеона, мы не помирились с ним, как советовали и желали тогда некоторые немногие прозорливые русские люди, а двинулись всей стеной осчастливить Европу, освободив ее от похитителя. Конечно, вышла картина яркая: с одной стороны шел деспот и похититель, с другой — миротворец и воскреситель. Но политическое счастье наше состояло тогда вовсе не в картине, а в том, что этот похититель был именно тогда в таком положении, в первый раз во всю свою карьеру, что помирился бы с нами крепко-накрепко и искренно и надолго — может быть, навсегда…»^[99]

Жуковского пробовали уговорить остаться при армии, но в Вильно поэт заболел горячкой, и от него отступились.

Тем временем в Главной квартире срочно понадобился бюллетень на изгнание врага из пределов России. Бывшему приставу пришлось самому взяться за перо. Его сочинение было весьма лаконичным: «Да воскреснет Бог и расточатся враги Его — и расточились!»

Вскоре умер Кутузов и близкие ему офицеры стали неугодны. Паисий Сергеевич Кайсаров покинул Ставку и получил под командование «летучий отряд». Андрей ушел вместе с ним. Современник позднее вспоминал, что Андрей стал партизаном, «желая показать подлецам, какая разница между ним и придворными шаркунами».

Из донесения Барклая де Толли императору Александру от 15 мая 1813 года: «Генерал-майор Кайсаров, коему предписано действовать в тылу неприятеля, напал вчерашнего числа между Герлицем и Рейхенбахом на неприятельский парк, взял два орудия, взорвал патронные и пороховые ящики… взял в плен 80 чел. К сожалению, убит в сем деле дерптского университета профессор и московского ополчения майор Андрей Кайсаров»^[100].

26 августа 1813 года, в праздник Сретения иконы Владимирской Божией Матери и первую Бородинскую годовщину, архиепископ Московский и Коломенский Августин служил литургию и панихиду в Сретенском монастыре.

Мать Андрея Кайсарова, Наталья Васильевна, должно быть, вернулась тогда из эвакуации в Москву и, возможно, была на этой особенной службе в Сретенском монастыре и слышала сказанное тогда преосвященным Августином поминальное слово о павших воинах: «…Сердобольные родители! и ваш сын пал среди кровавой брани: оплачьте его: но вместе и утешьтесь тою верою, в которой вы сами наставляли и утверждали его и словом и примером. Он убит еще во цвете юности; но он довольно жил для Отечества, довольно для чести своей и вашей…»^[101]

Узнав о смерти друга, Жуковский писал А. И. Тургеневу в июле 1813 года: «О брате Андрее я погрустил. Славная, завидная смерть!.. Надобно друга и товарища помянуть стихами…»