Каирская трилогия - Нагиб Махфуз

С удивительным спокойствием он произнёс:

— Всему кварталу известно, что я покинул дом своего отца, чтобы жениться на твоей дочери, и эту тему нельзя было игнорировать, когда я разговаривал с ней…

Она пронзительно закричала:

— Но ты мог придумать какую-нибудь отговорку, если бы захотел. Ты не из тех, кому претит ложь. Ты хотел избавиться от меня, вот в чём правда…

Опасаясь смотреть на неё, он сказал:

— Знает Бог, какие добрые намерения у меня были!

Она бросила на него долгий пристальный взгляд, затем вызывающе спросила:

— Значит, ты имеешь в виду, что сам того не желая, попал в затруднительное положение из-за своего обещания?

Он понял, как опасно будет в том признаться, опустил глаза и замолчал. Испустив стон бешенства, она сказала:

— Ну, теперь-то ты видишь, что как я и говорила, ты — лжец?

Затем завизжала:

— Видел?! Ты видел это?! Предатель!

Она кричала:

— Видел? Ты видел это?! Предатель, и сын предателя!

После некоторого колебания он нашёлся, что сказать:

— Но тайна не может навечно оставаться тайной, представь себе, что скажут люди, если обнаружат тайну наших с тобой отношений. Более того, представь, что скажет Мариам!

Она заскрежетала зубами от бешенства и сказала:

— Какая же ты свинья! Почему ты не вспомнил обо всех этих соображениях в тот день, когда стоял передо мной и пускал слюни, словно собака? Ох уж этот мужской пол! Раскалённый докрасна ад — ничтожное наказание для вас!

Он слегка улыбнулся, даже был готов засмеяться, если бы его не сдерживало малодушие. Любезным деликатным тоном он произнёс:

— Мы хорошо провели время, и я всегда буду тепло вспоминать об этом. Достаточно гнева и недовольства. Мариам — всего лишь твоя дочь, и ты первая, кто хочет ей счастья…

Она насмешливо покачала головой:

— Ты ли сделаешь её счастливой?! Слушайте, о стены, будьте же свидетелями! Бедняжка даже не знает, за какого дьявола выходит замуж. Ты развратник и сын развратника. Да не допустит Господь наш ещё большего зла, чем выпало ей…

С тем же спокойствием, которого придерживался с самого начала, он промолвил:

— Господь наш всё делает на благо. Я искренне желаю иметь семью, дом и благочестивую жену!!

Она издевательским тоном сказала:

— Я отрублю себе руки, если ты сказал правду. Посмотрим. Не сомневайся в моих материнских чувствах. Счастье моей дочери на первом месте, оно важнее всех прочих соображений. И если бы ты не обвёл меня вокруг пальца и не предал, я бы с радостью вручила тебя ей как изношенный башмак!

Ясин спрашивал себя: «Интересно, кризис уже миновал и всё успокоилось или ещё нет?» Он ждал, пока она наденет снова свою вуаль и попрощается с ним, однако женщина не шевелилась и молчала. Время шло, а она так и лежала на постели в своей одежде, а он сидел перед ней на стуле, и не знал, как и когда прекратится это странное напряжённое состояние. Он украдкой посмотрел на неё, и обнаружил, что она задумчиво уставилась в пол с выражением обречённости на лице, от чего его чувства к ней вновь ожили. Будет ли она снова препираться с ним? Не очень-то далеко от правды!! Но судя по всему, она думала о том деликатном положении между ним и дочерью, в котором находилась, и о том, что ей придётся склонить голову перед требованиями обстоятельств.

Не успел он опомниться, как она скинула свою накидку с плеч и груди и пробормотала: «Жарко», затем отодвинулась на самый конец кровати, прислонилась к спинке и вытянула ноги, не обращая внимания на туфли, каблуки которых воткнулись в складки одеяла. Она по-прежнему была рассеянна. Неужели ей нечего больше сказать? Преувеличенно нежным тоном он спросил её:

— Позволишь ли ты мне нанести вам визит завтра?…

Она минуту или около того молчала, игнорируя его вопрос, затем бросила на него взгляд, больше смахивающий на проклятие, и ответила:

— С превеликим удовольствием примем тебя, сукин ты сын!

Он уверенно улыбнулся, хотя и ощущал на своём лице её испепеляющий взгляд. Через какое-то время она продолжила:

— Не считай меня дурой. Я и так решила смириться с таким концом рано или поздно, если бы только ты не ускорил всё таким образом…, - одновременно презрительно-смиренным тоном произнесла… — Что же теперь мы должны делать?…

Он не поверил ей, хотя и притворился, что верит, и сказал:

— Я был в этом уверен и надеюсь, что ты простишь меня и не будешь испытывать недовольства…

Она же не стала слушать его и снова отодвинулась на край кровати, затем сбросила ноги на пол и поднялась, принявшись натягивать на себя накидку со словами: «Поручаю тебя Господу»…

Он тоже молча поднялся, подвёл её к двери и открыл её, затем проводил до выхода, и не успел опомниться, как получил затрещину, что попала ему по затылку, пока женщина шла мимо него в сторону лестницы, оставив его в замешательстве. Он положил ладонь на больное место, а она, схватившись за перила, обернулась к нему и сказала:

— Чтоб ты жил и получил сполна. Ты причинил мне боль намного большую, чем я тебе. Разве нет у меня права удовлетворить жажду мести, пусть даже с помощью затрещины, сукин ты сын…?!

13

— Господин Ахмад, извините меня, если скажу вам откровенно, что вы тратите деньги в последние дни без всякого счёта…

Джамиль Аль-Хамзави сказал это тоном, в котором сочеталась как вежливость работника, так и фамильярность друга. Он был по-прежнему сильным и крепким, несмотря на свои пятьдесят семь лет. Голова его покрылась