Каирская трилогия - Нагиб Махфуз

скоро появился Хусейн Шаддад со своим как всегда приветливым выражением, и приветствовал его в милой приятной манере. Они уселись на пару соседних стульев. Вскоре к ним присоединился Исмаил Латиф, а под конец подошёл неспешными шагами и гордой походкой Хасан Салим. Камаль изумлённо спрашивал себя, а не наблюдал ли Хасан издалека за ними, как делал в прошлый раз?.. И когда, каким образом он может знать о том, какой бурный окончательный разговор произошёл между ним и Аидой?!.. Ярость и ревность вспыхнули в его груди подобно лопнувшему аппендиксу, хотя он пообещал себе, что ни один соперник не посмеет злорадствовать над ним, и он не подвергнет свою личность насмешкам или притворному сочувствию, что никто не сможет заметить на его лице то, что так волновало его. Вот почему он пустился в разговор, смеялся над замечаниями Исмаила Латифа и долго комментировал известие о формировании партии «Иттихад» и дезертирах, покинувших «Вафд» и Саада Заглула, а также роль Нашата-паши во всём этом. Короче говоря, он отлично справился со своей задачей, пока их собрание благополучно не завершилось. Камаль, Исмаил и Хасан покинули дом Шаддадов к полудню, и Камаль, словно не вытерпев, обратился к Хасану:

— Я хотел бы немного побеседовать с тобой…

Хасан спокойно сказал:

— Прошу…

Камаль виновато поглядел на Исмаила и промолвил:

— Наедине!

Исмаил поспешил было уйти, но Хасан остановил его, сделав жест рукой, и сказал:

— Я ничего не скрываю от Исмаила…

Этот поступок взбесил Камаля, так как за ним он видел сомнительную уловку, которая — как он предчувствовал, сулит что-то нехорошее. Однако он равнодушно заметил:

— Ну тогда пусть он слышит нас. Мне тоже нечего от него скрывать…

Он немного подождал, пока они не отошли подальше от особняка Шаддадов, а затем сказал:

— До вашего прихода сегодня мне удалось встретиться с Аидой в беседке наедине, и между нами состоялся странный разговор, из которого я понял, что ты передал ей обрывки нашей с тобой беседы на Дворцовой улице — помнишь? — исказив и извратив её настолько, что внушил ей, что я несправедливо и жестоко напал на неё…

Губы Хасана возмущённо повторили слова «исказив и извратив», затем он холодно произнёс, словно хотел напомнить ему, что он говорит с Хасаном Салимом, а не с кем-то ещё:

— Тебе лучше выбирать слова…

Камаль взволнованно сказал:

— Именно это я и делаю!.. Правда в том, что её слова не оставляют места для сомнений: это ты хотел вызвать мою ссору с ней!

Лицо Хасана побледнело от гнева, но он не поддался ему, и насколько мог холодно произнёс:

— Мне жаль, что я так долго был хорошего мнения о твоём понимании вещей и способностях, — затем он заговорил насмешливым тоном. — Разве ты не говорил мне, что я якобы могу нажить себе проблемы?!.. На самом же деле ты необдуманно и глупо бросаешься на меня…

Гнев Камаля от этого только ещё больше усилился, и он закричал:

— Но ты сам поддался искушению совершить такой постыдный поступок..!

Тут вмешался Исмаил и сказал:

— Я вам советую отложить разговор на другое время, когда вы оба сможете лучше контролировать свои нервы!

Но Камаль упрямо сказал:

— Всё и так ясно, даже и спорить не стоить. И он это знает, и я знаю!

Исмаил продолжал:

— Расскажи нам, о чём вы с ней говорили в беседке. Может быть, мы…

Но Хасан высокомерно произнёс:

— Я не соглашусь, чтобы меня же ещё и судили..!

Камаль, хотя и знал, что Хасан лжец, излил свой гнев:

— В любом случае, я сказал ей всю правду, чтобы она знала, кто из нас правдив в своих словах!

Изменившись в лице от злобы, Хасан воскликнул:

— Так дадим ей взвесить слова сына какого-то торговца и сына судьи верховного суда!

Камаль ринулся на него, сжав кулаки, но Исмаил встал между ними — он был самым сильным из всех троих, несмотря на невнушительную фигуру, и решительно заявил:

— Я вам этого не позволю. Вы оба друзья и уважаемые сыновья почтенных отцов. Давайте оставим этот спор, достойный малых детей…

Домой Камаль вернулся возбуждённый и опороченный. Дорогу он отмеривал яростными резкими шагами. Всё внутри него горело от боли, поразившей его сердце и честь, затронувшей его возлюбленную и отца. Что у него оставалось ещё в этой жизни?! А Хасан, которого он уважал больше, чем любого другого своего товарища, и чьим характером так восхищался, как мог превратиться всего за час в хулителя и ябедника?! По правде говоря, несмотря на свой гнев, Камаль не мог поверить в собственное обвинение искренне и безоговорочно, и обдумывал это дело, спрашивая себя: «Разве не могло быть так, что за той мучительной сценой скрывалась какая-то тайна?!» Хасан исказил его слова или Аида неверно истолковала их, и издевалась над ним больше чем следовало, поддавшись гневу?.. Но вот его сравнение между сыном торговца и сыном судьи верховного суда бросило его в пекло гнева и боли, нанеся сокрушительный удар по всем его тщетным попыткам быть справедливым к Хасану.

После этого, когда Камаль пришёл в дом Шаддадов в обычное время для встреч, он обнаружил, что Хасан отсутствовал, сославшись в знак оправдания на непредвиденные обстоятельства, и Исмаил Латиф сообщил ему по окончанию встречи, что он — Хасан — очень сожалеет о том, что сравнение «между сыном торговца и сыном судьи верховного суда» сорвалось у него с языка в момент гнева, и он уверен в том, что Камаль поступил с ним слишком уж несправедливо, сделав иллюзорные умозаключения. Он надеялся, что этот неприятный инцидент не разорвёт узы их дружбы, и поручил Исмаилу передать это Камалю на словах. Позже Камаль получил от него письмо в том же духе, подчёркивающее его просьбу не возвращаться к прошлому, если они встретятся, и накинуть на него завесу забвения. Письмо заканчивалось такой