Женский портрет - Инна Григорьевна Иохвидович

Но всё это – сразу! Это было чересчур, слишком!

Потрясённая, она забыла и причину, по которой среди ночи залезла в почти прохладную воду. «Боже! – застонала она, – почему? Неужто кончился этот пресловутый «бабий век»? И месячные вроде регулярно, и климаксом вроде не пахнет, почему ж это так по-старчески жутко, а?»

Набросив халат, полумокрая, она бросилась на постель. И привычное средство, слёзы, не пришли ей на помощь. Пошарив на прикроватном столике, нашла сигареты и вышла на балкон.

Ночь по-прежнему, как и полчаса тому, была непроницаемой, обволакивающей, чувственно-душной. Из раскрытого у соседей по площадке окна снова донёсся скрип кровати и шёпот со всхлипываниями. Раздражённо затушив сигарету, она зашла к себе, плотно прикрыв балконную дверь.

А ведь в свой, получасовой давности, перекур, она была заворожена этими же поскрипываньями, постанываньями, перешёптываниями… Она стояла не шевелясь, боясь шелохнуться, чтобы не спугнуть, не нарушить любовную мелодию соседской толстой Ленки с её мужчиной. Может быть потому и сама вдруг почувствовала давно не испытываемое возбуждение. Напрягаясь, она стала раскачиваться в ритм Ленкиным стонам, прикрыла веки и представила сильного мускулистого мужчину. Он был без лица, он просто был мужчиной. Но он, этот некто, будто бы вошёл в неё, вторгся, раздвигая своей твёрдой плотью её узость, и заполнил собой всю её… Она кусала губы, чтоб не закричать, не охнуть, только слух ловил Ленкины крики… И, лишь заслышав Ленкино изнемогающе-ликующее, дотронулась до себя двумя пальцами, до заветной, там, в своей жаркой лонной глубине – точки, точки оргазма! И, словно испустив дух, схватилась за шею у горла.

Мокрые трусы она выбросила в мусорное ведро, а сама влезла в ванну, омыться, смыть следы неистовства.

Уснуть она не пыталась. С каким-то, то ли сожалением, то ли тоской, начала она потихоньку раскручивать «любовную» линию собственной жизни.

Физически она развивалась быстро и созрела по-женски рано. В десять лет всё было как у настоящей девушки, а в одиннадцать она ею и стала. Тогда-то, удивлённо притрагиваясь к себе, она и стала испытывать что-то «необычайное», волнующе-сладкое. Она детально исследовала себя, а там где не могла себя увидеть, помогало зеркало. Ничего секретного вроде бы и не было, но всё оставалось тайной.

В некоторых местах тело было отзывчивым на ласку как-то особенно, а вовсе равнодушных к этому точек тела она не обнаружила. С закрытыми глазами она мечтала о чём-то неконкретном, но волнующем, касаясь при этом самых чутких мест – под коленками и на затылке, сосков и подмышек, паха и лобка… Так она играла сама с собой, интуитивно прячась от взрослых. Как-то, закинув ногу за ногу и сжав мышцы таза, она откинулась назад, словно в параличе, внизу живота что-то двигалось, прыгало, сотрясалось… Когда она случайно набрела на этот способ получения удовольствия, тогда она не знала, как это называется, то начала прибегать к нему многократно в течение дня, потому что одноразовое «освобождение» лишь распаляло желание. Поначалу «это» казалось ей связанным только с её телом, позже она начала представлять рядом с собой, со своим телом – мужчину, каждый раз другого, либо персонажей вроде лермонтовского «Сашки», либо экранных красавцев, подставляя себя на место их возлюбленных.

Женщиной она стала в шестнадцать. Первым её мужчиной был сверстник. Поздним майским вечером на старом кладбище лежали они и целовались на нагретой за день солнцем могильной плите. Это случилось как-то непонятно-поспешно. Она ничего кроме мгновенной боли и почувствовать не успела, как всё уже было кончено… Не ожидавший от себя подобного паренёк смотрел на неё, лежавшую. Она же, глядя на него снизу, вдруг рассмеялась – нелепости всего, а в особенности тому, как руками он вытирал свой маленький розовый член.

– Чего смеёшься дура?! – закричал он, – не понимаешь разве я тебе целку поломал.

Внезапно ей стало тоскливо, она небрежно махнула рукой. Его же словно прорвало, и он вовсю разорался.

– Что ты машешь? Я не виноват, что ты как бревно лежишь, что и кончить не можешь. Совсем не заводная.

– Что? Я холодная? Я – сухая? Идиот! Я умела кончать, когда ты ещё в коротких штанишках маршировал, а мама тебе писюн выставляла, чтоб ты пописал. Больше ко мне не подходи! Ославлю! Ведь кончаешь, ещё не начав. Понял?

Он был первым, кому она невольно поведала про свой подростковый онанизм. Она уже давно знала, что мальчишки и девчонки занимаются рукоблудием, но о своём сладостном грехе не проговаривалась.

Было у неё ещё несколько попыток с разными парнями, но те попадались словно на подбор: торопясь, елозили в ней своими члениками, моментально истощались и оставляли её разочарованной, колени её были облиты их юношеской спермой. Она вновь обратилась к привычно-безопасному своему действу, даже радовалась: никто реальный не требовался, удовольствие получала сама с собой.

С первым своим, может быть, и единственным настоящим мужчиной судьба свела её в переполненном троллейбусе. Сначала она почувствовала его спиной. И, хоть впереди неё было небольшое пространство, она не отодвинулась, ощутив его мужскую мощь. Наоборот, внезапно обессилев, она ещё тесней прижалась, словно уж и ноги почти не держали её. И, будто заручившись её согласием, задвигались его руки, по округлости бёдер, обручем заключили талию, поднялись вверх к подмышкам, поползли вниз по тонкому батисту платья, побывали в пупочной впадине, пальцы накрыли выпуклость лобка… Закрыв глаза, она отдавалась лёгкости ласк… Но тут он резко развернул её, лицом к себе, и ей пришлось разлепить влажные веки. И образ его, первоначальный, размытый, меняющийся в световых бликах, таким и остался в ней, навсегда. Он взял её лицо ладонями, и губами даже не прикоснулся, а будто дыханием обвеял, задышал шёпотом:

– Ты действительно прекрасна малышка! – и горячий язык его забился в тесноте ушной раковины.

Он привёл её в свои смежные комнатки, где она с замирающим сердцем приготовилась отдаться ему.

Обнажённые стояли они под душем, молчаливо и торжественно, будто готовились к некоему священному действу.

Полуобсохшей лежала она на пахнувшей лавандой простыне, струнно натянутая, ожидающая его проникновения. Но он, хоть и с напряжённым членом, как бы и не торопился; он ласкал её – руками, губами, языком, вызывал вздохи, вырывал стоны, исторгал крики… Казалось, уж и не было места на ней, которого не коснулся бы он, не поцеловал, слегка бы не куснул, биеньем языка под её языком он взрывал фонтанчики слюны и пил её брызжущую, прозрачно-светлую. Оргазмы шли почти непрерывно волнообразно. Они пьянили её, а он слизывал эту вязкую любовную