Тринадцатый год. Часть четвертая - Вадим Барташ

– А-а, ну, да! Ты, конечно же, имеешь в виду фокстрот?

– Его!

Николай улыбнулся и продолжил:

– И вот, когда мы разучивали с тобой этот танец, кстати, очень уж откровенный и очень страстный, то меня не на шутку заревновал Костик. И если хочешь знать всю правду, то мы с ним после того случая даже подрались. И нас обоих за драку собирались отчислить из корпуса, но только уважение к моему отцу спасло и меня, и Костю от отчисления. А потом Костя взял с меня клятву, что я не перейду ему дорогу…

– Какой же ты был тогда глупец! – не сдержалась и разочарованно произнесла Надя. – И я тебе уже тогда нравилась, и ты мне был нужен… Но всё получилось совсем не так, как должно было произойти!

Николай по этому поводу ничего не сказал.

Надя была права. Она вновь вздохнула и продолжила:

– А по-отом… потом ты связался с этой рыжей актриской, и уже я тебя к ней страшно начала ревновать! И я назло тебе сблизилась с Костей, и потом…Потом я согласилась выйти замуж за него… Ну, скажи, ну вот какие же мы оба были с тобой дураки?!

– Я соглашусь, – кивнул головой Николай. – За то потом мы поумнели… – Николай допил вино, встал и, подойдя к Наде, обнял её за плечи. – И слава богу, что мы теперь вместе!

Николай нашёл губы Нади. Он и она слились в долгом и страстном поцелуе. Всё-таки у них медовый месяц получился на славу! Он оказался романтичным, хотя и сопряжён был с командировкой Николая.

И всё было потом уже так, как и задумала на этот вечер Надя.

Почти до самого утра они с Николаем не сомкнули глаз.

***

На следующий день в «Бристоль» пожаловал штабс-капитан Михаил Емельянович Казаченко. Он привёз с собой целую корзину с продуктами, в которую были уложены сало, приготовленное по-кавказски мясо и бутыль вишнёвой домашней наливки.

– Ой, зачем всё это?! – всплеснула руками Надя.

– Даже не собираюсь выслушивать ваших возражений! – безапелляционно заявил штабс-капитан. – Это мы с женой вам приготовили в дорогу. Заберёте с собой. – И уже обращаясь к Николаю, Казаченко спросил: – Насколько я понимаю, вы, Николай Георгиевич, отправляетесь на Дальний Восток?

– Еду до самого Хабаровска.

– Значит, вы увидитесь с Лавром Георгиевичем?

– Думаю, что увижусь. Он меня должен принять.

– Тогда передайте ему от меня огромный привет!

– Передам непременно.

– И вот это… – и Казаченко подал Николаю свёрток.

– Сделаю, как вы просите, – заверил Казаченко Николай.

Они тепло попрощались. Затем Николай съездил на час в Главный штаб, и уже через два часа они с Надей сели на Александровском вокзале в поезд и отправились из Санкт-Петербурга в Москву.

Глава четырнадцатая

Суриковы и Чудиновы знали друг друга не мало лет. Они дружили семьями, имели общее дело и, казалось бы, между Алексеем и Галиной было всё давно обговорено, но кто же думал, что с Суриковым такое случится? Что он случайно встретит на «Ермаке Тимофеевиче» девушку, к которой окажется совсем неравнодушен.

По началу, она ему приглянулась своей несколько экзотической красотой, в которой угадывалось что-то восточное, таинственное, совершенно не славянское (у неё оказались отчасти татарские корни). Затем, при общении с ней, он быстро понял, что она ему уже не просто нравится, а он в неё по уши влюбился.

Алексей стал обхаживать эту девушку и постоянно искал с ней встречи. А она ему вскоре призналась, что её мама дала им срок в одну неделю, и если он за эту неделю окончательно не определится в своих намерениях, то она запретит им общаться на едине, потому что у него есть невеста в Семипалатинске и они с ней даже официально помолвлены. И этому не стоит удивляться. Вот такие в те времена царили строгие нравы. Тогда принято было, чтобы родители за поведением своих чад внимательно следили.

И теперь Алексей переживал и раздумывал, как же ему завести разговор с Петром Ефимовичем, чтобы того не слишком уж обидеть. Это довлело над ним всё последнее время.

На третий день их пребывания на Нижегородской ярмарке, после того, как Алексей вернулся из театра, куда он ходил с Ангелиной и её мамой, чтобы посмотреть оперу «Севильский цирюльник» в исполнении итальянской труппы из Бергамо, он наконец-то на этот разговор решился.

***

– Пётр Ефимович, а не выпить ли нам немного? – вначале предложил Суриков.

Чудинов в это время был занят. Он проверял свою дневную бухгалтерию, но отложил кипу бумаг, внимательно посмотрел на Алексея и молча достал медовуху.

– Пойдёт? – спросил он.

Алексей жестом показал, что согласен и на неё.

С Петром Ефимовичем они выпили.

– Ну-у… – вопросительно посмотрел Чудинов на Алексея, – ты что-то хочешь мне сказать? Говори!

Алексей кивнул головой.

– Ну, говори же! – нетерпеливо продолжил Чудинов. – Что ты молчишь? Что тянешь кота за хвост? Говори прямо!

– Пётр Ефимович, – Суриков выдохнул из груди воздух и решился, – вы даже не представляете, насколько я вас люблю и как я вас ценю и уважаю! Сколько я себя помню, вы всегда были рядом, вы были лучшими друзьями с моим отцом и всегда подставляли ему плечо! И я рос под вашей неустанной опекой, и особенно вы мне и всей нашей семье помогли, когда отца не стало. Я за всё, за всё вам благодарен… И потому мне это сейчас очень трудно говорить… очень в этом вам тяжело признаться… Но я… Я не смогу жениться на Гале, хотя мы и помолвлены с ней.

Пётр Ефимович ещё налил медовухи себе и Алексею, залпом выпил её и вытер тыльной стороной ладони губы.

– Я так и думал, что всё к этому придёт.

– Ну, поймите же меня, Пётр Ефимович, – попытался быть убедительным Алексей, – я уважаю Галю, я её даже люблю. Но люблю я её лишь по-братски! Ну и зачем я ей, если между мной и ею нет настоящей любви? Я только буду мучить её и себя. Мне кажется я поступаю вполне разумно и правильно.

Чудинов встал из-за стола и, пройдя до кровати, примостился на её крае. В глазах у него вдруг потемнело, он охнул, схватился за грудь и медленно начал сползать на пол.

Чудинову стало плохо, и он потерял сознание.

***

Алексей не на шутку напугался. Он склонился над старшим компаньоном и попытался привести его в чувство, но из этого у него ничего