Записки штурмовика - Георг Фюльборн Борн

– Подлец!

Я положил руку на кобуру маузера, сказал студенту, что арестовываю коммуниста и отвожу его в тайную полицию. Не успел студент опомниться, как я остановил такси, втолкнул Фреда в автомобиль, сел рядом с ним и велел шоферу ехать в центр. Несколько минут мы ехали молча. Фред сначала смотрел в стороны, потом бросил на меня злобный взгляд.

– Что же, Фред, мы все-таки встретились?

Фред молчит.

– Ты стал коммунистом?

Опять молчание.

– Не скажешь ли мне, где тебя высадить?

Фред посмотрел на меня и сжал губы еще крепче.

– Я говорю серьезно!

Фред с недоумением посмотрел на меня и спросил:

– Разве ты не национал-социалист?

– Это касается только меня; словом, где тебя выбросить?

– На Фридрихштрассе…

Через минут двадцать мы проехали Белль-Аллианс-плац и завернули на Фридрихштрассе. Я остановил шофера. Фред пожал мне руку и сказал:

– Жаль, Вилли, что ты вместе с бандитами и негодяями.

Я ничего не ответил ему, а лишь легонько вытолкнул из машины. Потом я доехал до Унтер ден Линден, дал шоферу последние две марки; он потребовал еще три и, видимо, готовился поскандалить. Видя, однако, что я кладу руку на кобуру, он пробурчал какое-то ругательство и дал газ.

Через несколько минут я был в казарме. Генке я не сказал об этом случае ни слова – он подумает, что я выдумываю и хвастаюсь. Ночью попытался обдумать, почему я так поступил. Сначала я стал убеждать себя, что выручил Фреда, так как мы раньше были друзьями. Но это не так. Год тому назад я бы этого Фреда за шиворот приволок в казарму. Значит, дело не только в дружбе. Хотел бы я знать, что обо мне думает Фред и что сказал бы фон Люкке, если бы он пронюхал эту историю.

Но я не считаю себя изменником. Разве такие люди, как Густав и Фред, приносят вред германскому народу? Разве они мешают нам выполнять национал-социалистскую программу? Разве вожди не предали нас уже давно? Нет, я не считаю себя изменником. Предатель скорее такой парень, как Юрги, который за хороший костюм и папиросы готов всего себя продать кому угодно…

Я на днях перечитал дневник и почувствовал, что краснею. Какой однако я был доверчивый дурак!

5 апреля 1934 г.

Густав решил, что нам нужно еще больше подчеркивать перед другими, что мы друг друга терпеть не можем.

– Я чувствую, что мне надо быть начеку, – сказал он.

Пять дней тому назад мы затеяли с ним ссору в присутствии нескольких десятков СА. Началось это с того, что Густав назвал меня щенком. Я ответил ему, что он умеет только копаться в книжках, а без книжек он дурак дураком… Дальше – больше, и пошла настоящая ругань.

Когда никого не было, Густав мне сказал:

– Ты, Вилли, настоящий артист. Сегодня ты на меня здорово налетел, я даже подумал, что ты по-настоящему злишься.

Мне очень нравится эта игра: при людях мы с Густавом постоянно ругаемся, а когда никого нет, беседуем как самые лучшие друзья.

Густав никогда меня не спрашивает, как я отношусь к коммунистам; он говорит со мной, как с товарищем, которому верит. Густав только отвечает на мои вопросы, а сам не пытается начинать разговор. Прежде я верил каждому слову нашего вождя, теперь же меня так скоро не проведешь. Генке же я верю. Он смелый и честный парень. Вчера Густав сказал:

– Мне нужно передать одному парню записку, но я сегодня дежурю. Неприятная история.

– Я отдежурю за тебя.

– Нет, не стоит – обратят внимание.

Я заколебался, но потом вдруг решил:

– Дай я передам записку.

Густав посмотрел на меня и ничего не ответил.

– Ты мне не доверяешь?

– Доверять-то я тебе доверяю, а вот справишься ли ты – это другой дело. Ну, хорошо, попробуй. В пять часов вечера ты пойдешь в маленькое кафе на углу Кайзердамм и Шлоссштрассе; там всего четыре столика. Садись за тот, который ближе к двери, и держи в руках журнал «Коралле» открытым на 37-й странице. Если к тебе подойдет парень и спросит, который час, ты ему ответишь, что твои часы стоят. Тогда он сядет возле тебя. Ты выпей кофе, выкури папиросу и вместе с окурком положи в пепельницу эту свернутую бумажку.

С этими словами Густав дал мне скомканный бумажный шарик, размером не больше вишни.

Меня страшно заинтересовало это поручение. Я с нетерпением ждал пяти часов. Ровно в это время я уже сидел в кафе; оно было пусто. За одним из столиков сидел аккуратно одетый парень, читал «Ангрифф» и пил кофе. Я сел, вынул из сумки «Коралле», данное мне Густавом, стал рассматривать иллюстрации, потом остановился на 37-й странице. Через несколько минут ко мне подошел сидевший парень, искоса посмотрел на журнал и спросил, который час. Я ответил так, как мне сказал Густав. Парень спросил, свободно ли место за моим столиком, и сел рядом со мной. Я допил кофе, закурил папиросу и бросил окурок в пепельницу вместе со свернутой бумажкой. Парень не поднял глаз и продолжал читать газету. Я заплатил, встал и ушел. Из окна я видел, как парень очень ловко взял бумажный шарик и опустил его в жилетный карман.

– Ну, как сошло? – спросил Генке.

– Все в полном порядке, – ответил я, а сам подумал, что в третий раз изменил Гитлеру.

При этом я невольно улыбнулся. Генке посмотрел на меня и засмеялся. Этот дьявол, кажется, догадался, о чем я подумал…

3 мая 1934 г.

Чем дальше, тем труднее становится писать: у нас в казарме появились ищейки, которые повсюду шарят и разнюхивают. Я свой дневник уже давно перенес к матери и теперь не решаюсь оставлять даже несколько листков в казарме. На днях я чуть не вляпался. У меня из внутреннего кармана выпал листок, один парень подхватил его и закричал:

– Смотрите, ребята, Вилли переписывается с какой-то красавицей, но так пишет, что она ни черта не разберет.

Я сделал вид, что остался совершенно равнодушным, спокойно взял листок и положил его в карман. Если бы не все эти трудности, я сумел бы многое записать, а так приходится лишь останавливаться на самом главном.

Три дня назад произошла история, очень меня взволновавшая и огорчившая; я до сих пор не могу успокоиться. Накануне Генке сказал мне мимоходом:

– Если к тебе когда-нибудь подойдет парень и скажет: «Привет от мюнхенского Густава», – можешь с ним говорить, как со мной.