Но именем твоим… - Александр Валерьевич Усовский

на Икве, в корчме Исраэля из Житомира, на окраине села, куда нас позвал конный вестовой, стоящий в сторожах на любешовском шляху. Мы с Наливайкой сему немало подивились – но спорить не стали, заехали во двор корчмы, спешились и вошли в низкие закопченные двери – казаков наших оставя снаружи.

В общей зале никого не было, лишь за скудно накрытым столом – таких разносолов, какими вы меня, пане Стасю, тут потчуете, там и в помине не было, всего угощения – сухари, провесной окорок, кислая капуста, вяленая рыба да жбан с имбирным квасом – сидел Его Милость, угрюмо глядя куда-то вдаль. Но лишь мы вошли – князь немедля оживился, улыбнулся нам, и, небрежно махнув в сторону угощения – произнёс: «Нонче бедный стол у князя Острожского…». На что Наливайка ответил, что мы не пирогами да балыками потчеваться прибыли, а по Его Милости наказу выслушать его волю. Князь кивнул. «Садитесь, панове, в ногах правды нет. Не велел я Исраэлю суетиться и свозить в свою корчму всякие редкие лакомства, чтобы любой обыватель Млынова знал, что в корчме готовятся принять важных гостей, ибо встреча наша – тайная. Как меня уже известили, наказы вы мои выполнили, и даже войско пополнили. Пан Северин, подписал ли эрцгерцог Максимилиан обязательство в случае нужды прийти к тебе на подмогу?» Наливайко молча кивнул, достал из нагрудного кисета пергамент с цесарскою клятвою и передал его князю. Его Милость прочёл документ, кивнул и вернул его Наливайке – после чего продолжил: «Пока вы там в Венгрии геройствовали и крепости брали – у нас тут дела творились скверные. Как вы, думаю, уже ведаете, дело унии идёт к завершению, епископы-изменники, чей маёнток вы давеча обложили стациями – Ипатий Поцей да Кирилл Терлецкий – выехали в Рим, целовать папскую туфлю. Лавру Киево-Печёрскую они уже захватили, и вскорости, не глядя на то, что посполитые наши противу того, против унии все православные братства русские и клир всех русских воеводств – объявят о переходе православных приходов под власть папы. Митрополия Киевская будет униатской, и ересиархи оные в Риме будут просить папу об их принятии в лоно Римской Церкви, яко схизматиков, одумавшихся и просящих милости». Наливайко не удержался и плюнул на пол, в сердцах бросив: «Экая мерзость!» Его Милость вздохнул и продолжил: «Не судите, и не судимы будете, ибо каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить. Бог им судия. Но и сидеть по своим усадьбам в ожидании – мы тоже не станем. Пан Северин, пан Славомир, – обратился он к нам, – как вы думаете, на что собирали вы стации с вероотступников?» Наливайка пожал плечами. «Полагал я прежде, чтобы иметь возможность вновь учинить набег на Дунайские земли, но вижу, что нонче не до набегов». Его Милость кивнул. «Именно так. Тебе, в предвиденьи больших трат, надо иметь денежный запас. Завтра твоё войско пойдёт на Литву – на Пинск, на Слуцк, и далее на Могилёв. Везде облагай города оброком, всюду собирай серебро, припасы, порох, свинец и амуницию. В Речи Посполитой все должны ведать, что Наливайка одуванился сполна, что обоз его полон звонкой монетой. Это важно. В Могилёве к тебе прибудет гонец от… – тут Его Милость немного помолчал, а затем, едва заметно улыбнувшись в бороду, продолжил: – от добрых людей. Он известит, куда тебе надлежит прибыть. С людьми этими ты будешь говорить, как с равными – ибо ты и есть равный им. Возьми». С этими словами он достал из-за пазухи свернутый свитком пергамент с тремя свисающими печатями, и передал его Наливайке. «Это твоё родовое письмо. Удостоверенное настоятелем костёла Наисвятейшей Девы Марии, что в Познани. И акт о крещении в православную веру, заверенный настоятелем церкви Святого Николая во Львове. Из бумаг этих ты узнаешь, что отцом твоим был князь Дмитрий Сангушко, а матерью – моя племянница, почившая в бозе тринадцать лет назад, Эльжбета. Ты мой внучатый племянник, Рюрикович и Гедеминович по рождению, и люди, с которыми ты будешь говорить – это знают». После чего князь замолчал, пытливо вглядываясь в лицо Наливайки.

В зале повисло молчание. Сказать, что я был потрясён до самой глубины души – это ничего не сказать, но Наливайка был ошеломлён куда больше. Для него это было поистине громом с небес – я же лишь убедился, что старуха из Гусятина оказалась права. Ведь, признаюсь, до этого дня я полагал её исповедь чем-то сродни занимательной байки, захватывающей, будоражащей кровь – но всего лишь байки, где правда причудливо смешивается с вымыслом. И вдруг – такое! От князя Острожского! Но моё изумление было ничем по сравнению с Наливайкиным изумлением. Он молчал, держа в руках свитки – и было видно, что он боится их развернуть. Человек, на моих глазах отважно стоявший под градом пуль у стен Эстергома, трижды сменивший сраженных стрелами лошадей под Килией, едва увернувшийся от турецкого ятагана, распоровшего его плащ, в бою у Ипеля – он боялся! Куска пергамента, коего едва ли хватило бы, чтобы завернуть в него зажаренного карася!

Его Милость продолжил, сделав вид, что не замечает Наливайкиного изумления: «Скажешь этим людям, что православная шляхта воеводств русских Короны на Крещение собирает в Киеве Вальный сейм. На коем учредит Княжество Русское, и изберет урядных – канцлера, подканцлера, гетмана великого, гетмана польного, подскарбия, каштеляна, маршалка великого, ловчего, подкомория и иных, кто для этого надобен. Войско княжества Русского учреждается в сорок хоругвей и содержаться будет с доходов от заднепровских украйн, от Переяслава до московского рубежа, земли эти раздачам не подлежат, тяглые тамошние вызволяются от всех мыт и пошлин на двадцать пять лет. В Княжество войдут русские воеводства – Волынское, Подольское, Киевское, Брацлавское. От тех добрых людей, какие будут с тобой совет держать, тебе надобно получить согласие на учреждение этого княжества, как третьей составной части Речи Посполитой. Приглашение на коронацию Жигимонту Вазе мы вышлем из Киева по завершению сейма – предложив короноваться короною Владимира Святого». После этого Его Милость замолчал, дав нам возможность поразмыслить над такими поразительными словами.

Первым молчание нарушил Наливайка. «Твоя Милость, мы всё это сделаем. Но если мы не получим согласие на княжество Русское от урядных Литвы – ведь это с ними мне надлежит встретиться и обсудить это?»

Князь усмехнулся. «А ты умён, внучок. Да, встретишься ты с нобилитетом Литвы. Они пока не знают, что я замышляю – скажу более, этого до сего дня не знал вообще никто, а теперь знаете вы. Русские магнаты Короны – те, что отвергают унию, и избранная шляхта православная, каких я пригласил на Крещение в Киев, на святки –