Зверь из бездны. Династия при смерти. Книги 1-4 - Александр Валентинович Амфитеатров

с принятием в число их Павла, действительно, возникла острая рознь из-за вопроса, поскольку обязателен иудейский закон для последователей Христа. Сомнения эти предполагаются разрешенными на Иерусалимском соборе 51 года, но сомнительно, чтобы выработанная им теория сразу привилась к живой практике. Эбионистическое течение оказалось сильнее Павлова, выжило апостола языков из Палестины и установило нечто в роде контроля над его деятельностью в Европе. Поэтому скептики Тюбингенской школы, а за ними Ренан принимают, в основе, эбионистическое предание: что св. Петр, являясь по следам Павла в Антиохию, Коринф, Рим, имел миссию как бы ревизора, приходившего парализовать «новшества», которые Павел вносил в создаваемые им общины, и направлять христианское течение по Моисееву руслу. Первым высказал эту гипотезу Неандер в 1818 году. За ним последовали Баур, Гильгенфельдт, Фолькмар, Пеллер и Липсиус. Критика этого теологического вопроса не входит в мои цели; эбионистическая легенда важна здесь лишь как показатель, упорно направляющий Петра в Рим уже после Павла. Замечу, однако, что всякая гипотеза, подобно медалям, — о двух сторонах: ап. Петр, в странствиях своих следом за ап. Павлом, с равной вероятностью, мог иметь задачей утверждать новообращенных в поученных ими истинах своим авторитетом старшего апостола. Павел в апостольской среде был человек новый, Иисуса на земле не знал и не слыхал. Необычайный миссионерский талант сделал его проповедь главным орудием распространения новой веры, но — когда миссионер кончал свою вдохновенную работу, — тогда появлялся, чтобы закрепить впечатление и покорить последних сомневающихся, очевидец, друг и ученик Христов, пастырь Его овец, краеугольный камень Его зиждимой церкви. А что такое авторитетное сотрудничество стало особенно необходимым в конце пятидесятых и в начале шестидесятых годов I столетия, живо заметно по лихорадочной религиозно-политической экзальтации, которая в это время охватила мир иудейский и христианский. Умы были неспокойны; а когда умы неспокойны, простой, трезвой веры им мало, — нужны чудеса, нужна символика, порождающие Симонов Волхвов, смущающие чистоту первобытного Откровения. Чтобы оградить последнюю от ложных наносов, проповеднический гений Павла нуждался в живом историческом авторитете Петра. И, быть может, вот почему «Первое Соборное послание» верховного апостола, направленное против лжеучений из мнимого Вавилона, так заметно отражает в себе «Послание Павла к ефесянам». В этом втором говорил вдохновенный ученик, более гениальный, чем сами его учителя, в первом ipse dixit. Пример такой защиты Павла своим могучим авторитетом ап. Петр дал во втором своем послании, когда явно отвечает на чьи-то сомнения об апостоле языков: «Долготерпение Господа нашего почитайте спасением, как и возлюбленный брат наш Павел, по данной ему премудрости написал вам, — как он говорит об этом и во всех посланиях, в которых есть нечто неудобовразумительное — что невежды и неутвержденные, к собственной своей погибели, превращают, как и прочие Писания» (П. II. III. 15, 16). Итак, вразумлять невежд, утверждать неутвержденных, — вот миссия — Петра в тылу «неудобовразумительного» Павла. Апостол обрезания завершает набело черновой труд апостола языков.

Итак, почтем за возможное: Петр не был епископом римским, но жил, а если жил, то, конечно, и проповедывал некоторое время в Риме, придя туда после апостола Павла, не ранее 61 года. Если гонение Нерона было в действительности, то, конечно, нет ничего невероятного в том, что оно настигло ап. Петра, и он принял крестную казнь. Но, не имея никаких положительных данных в пользу предания о гонении, мы должны с тем же скептицизмом отнестись к сомнительной части сомнительного целого, т.е. к казни апостола Петра. Кроме романа, апокрифических повестей и легенд II — IV века, данных к утверждению Петровой легенды тоже нет. А попытки католических богословов найти такие данные в книгах канонических — несчастные и неудачные натяжки, в которых доброе желание заменяет логику, а полемическая изворотливость — здравый смысл. Так, они утверждают, будто двадцать первая глава Евангелия от Иоанна заключает в себе (ст. 18) пророчество о мученичестве Петровом, исходящее из уст Самого Христа. Богословские рассуждения не входят в тему моей работы. Я ограничусь только замечанием, что в стихах этих нет никакого ни буквального, ни в прямом смысле намекающего, общего пророчества о крестной смерти, — притом в положении опрокинутого вниз головой, — которою заставляет умереть ап. Петра ходячее предание. Что пророчество имеет в виду род смерти Петра, об этом свидетельствует следующий стих 19. Но — какая это была смерть, мы из него заключить не можем. Альфред Луази (" Le Quatrième Evangile", Paris 1903) настаивает, что автор 18 и 19 стиха писал их, зная предание о смерти апостола, которое мы знаем. Я, напротив, думаю, что он имеет в виду какую-нибудь другую легенду, которой мы не знаем, потому что с процессом крестной казни аллегорические намеки 18 стиха имеют мало общего. Писатель, знавший нашу легенду, намекнул бы на нее много прозрачнее и ярче. Мы увидим несколько ниже предположение Ренана и др., что вся эта вставка — настолько поздняя, что навеяна уже живописными изображениями распятия, которых первые века христианства не имели. Хорошо известно, что христианское искусство раннего периода оставило нам крайне мало изображений пыток и казней, которых описаниями, наоборот, столь невероятно богаты жития. Ле-Блан утверждает, что был церковный закон, воспрещавший христианам изображать эпизоды Страстей Христовых, последующие за появлением Иисуса перед Пилатом ("Inscriptions Chrétiennes de la Gaule. I. 156).

Следующим авторитетом канонического происхождения — в пользу римских страстей Петра и Павла — почитается Апокалипсис Иоанна. Тайновидец Апокалипсиса, описывая, быть может, уже в 69 году святые жертвы 64 года, — как рукоплещут они падению Вавилона, который их убил, — помещает между ними «апостолов”: титул, в данном случае вряд ли применимый к кому-либо, кроме Петра и Павла. А раз Петр и Павел умерли мучениками в гонение Нерона, трудно думать, чтобы они пострадали где-либо кроме Рима. Катастрофа 64 года, страшная в столице, если даже и отразилась в провинциях, то лишь весьма слабыми ударами, малочисленные и незначительные жертвы которых, в противоположность римским, известны, по крайней мере, католическому календарю, — по именам: свв. Гервасий и Протасий, Назарий и Цельз — в Милане, св. Виталий — в Равенне, свв. Герма-гор и Фортунат — в Аквилее, св. Поликлет — в Сарагоссе и т. д. (Мартиньи), к жертвам этого же гонения причисляют евангелиста Марка и св. Феклу — так как она, в церковной легенде, первая женщина, потерпевшая мучения за Христа. А для того, чтобы потерпеть мучения, надо мучительство и гонения, а их — некуда с вероятием поместить в I веке, кроме Неронова розыска после пожара 64 года. Но,