Загадка Кирова. Убийство, развязавшее сталинский террор - Осмунд Эгге

Историография убийства Кирова с хрущевских времен и до падения Советского Союза

Книга Александра Орлова, «Письмо старого большевика» и откровения Хрущева на XX и XXII съездах КПСС в 1956 и 1961 гг. являлись в последующие годы для западных историков наиболее существенными источниками информации для изучения обстоятельств убийства Кирова. Первым из них был Роберт Конквест, который опубликовал в 1968 г. большую работу, посвященную террору 1930-х г.^[305] Конквест использовал главным образом данные Орлова и слухи, которые рассказывали перебежчики. Конквест считает, что Сталин использовал для убийства Ягоду, на которого у него, очевидно, имелся компромат, что делало возможным шантаж главы НКВД. Ягода якобы привлек к заговору заместителя начальника Ленинградского управления НКВД Запорожца, который, в свою очередь, завербовал Николаева, снабдил его револьвером и обеспечил, чтобы ничто не помешало ему совершить убийство. Запорожец также организовал автомобильную аварию, в которой погиб охранник Кирова Борисов. У Конквеста нет никаких сомнений в том, что Сталин виновен в убийстве Кирова: «Это без сомнения так»^[306].

Узким местом трактовки Конквеста убийства Кирова является ее слабая обоснованность достоверными данными из источников. Конквест принимает за чистую монету разного рода сомнительные источники, такие как книга Орлова и различные мемуары перебежчиков. Анонимные отчеты, содержащие самые скандальные истории, используются им как серьезные источники^[307]. Вызывает также большое удивление, что он использует в качестве источника официальные протоколы судебных заседаний московских показательных процессов, несмотря на его же слова, что он не считает эти «признания» подлинными. Соответственно, здесь он идет по тому же пути, что и Хрущев, который в полной мере и для всех целей принимал сталинскую версию убийства Кирова — за исключением того, что в качестве источника приказа на убийство Кирова «правотроцкистский центр» заменил Сталин^[308].

В течение двадцати лет книга Конквеста «Большой террор» оставалась в глазах западных историков авторитетным источником информации по убийству Кирова. Но в этот периода на Западе были опубликованы несколько работ русских историков-диссидентов по сталинскому периоду. Так, в 1967 г. появилась работа Роя Медведева о сталинском времени; она была опубликована в 1971 г. на английском языке и называлась «К суду истории»^[309]. Медведев упоминает несколько подозрительных обстоятельств этого убийства, которые были оглашены Хрущевым, включая сюда аресты Николаева (Медведев, как и Хрущев, пишет о двух таких арестах), а также предполагаемое убийство Борисова. Автор приводит некоторые истории, поддерживающие версию о том, что Киров являлся политическим соперником Сталина. Данные истории говорят о якобы имевшейся фальсификации результатов выборов нового состава Центрального Комитета на XVII съезде партии, на котором многие делегаты как будто бы проголосовали против Сталина^[310]. Он также упоминает «растущую популярность Кирова и его влияния, которые не могли не вызвать зависть и подозрение Сталина». Ответственность Сталина за убийство, которая в 1934—1935 гг. представлялась маловероятной, сейчас выглядела «вполне вероятной и почти доказанной как логически, так и политически»^[311].

Медведев строит свою версию на источниках информации, которые были неизвестны Конквесту и прочим западным исследователям, включая сюда письменные заявления и личные беседы с людьми, которые, как предполагалось, были знакомы с важными обстоятельствами данного дела. Но, видимо, версия Медведева имеет те же недостатки, что и версия Конквеста, изложенная в книге «Большой террор»: некритическое отношение к слухам, информация, полученная из вторых и третьих рук, не подтвержденная другими источниками.

В 1981 г. в свет вышла книга еще одного диссидента, Антона Антонова-Овсеенко, под названием «Сталин и его время: портрет тирана»^[312]. Данная книга не содержала никакой новой информации и еще в большей степени, чем работа Медведева «К суду истории», основывалась на сомнительных источниках и просто на предположениях. В ней также говорилось о вине Сталина в убийстве Кирова. Книга Антонова-Овсеенко подверглась сильной критике за отсутствие критического подхода к источникам информации, ошибки, преувеличения и противоречия^[313].

Но не все историки полагали вину Сталина в этом убийстве очевидной. Так, Адам Улам в биографии Сталина, изданной им в 1973 г., высказал несколько аргументов в пользу того, что Сталин не получил никакой выгоды от убийства Кирова, и даже если бы он действительно получил такую выгоду, то он совершил бы его по-другому^[314]. По мнению Улама, очень сомнительно, что Сталин хотел создать прецедент увенчавшейся успехом попытки покушения на одного из ведущих партийных руководителей Советского Союза: «У Сталина были все мыслимые причины сохранять государственную монополию на политические убийства, а не поощрять представление о том, что это же могут делать и частные предприятия»^[315]. Улам также сомневается в предполагаемом лидерстве Кирова в либеральной группировке в Политбюро, а также в том, что его популярность в партии могла возбудить ревность у Сталина. Все это являлось лишь предположениями, не подтвержденными никакими фактами^[316].

Помимо всего прочего, у Сталина были веские причины не верить Ягоде, и почти невозможно представить себе, чтобы он поручил ему проведение такой операции. Следует иметь в виду, пишет Улам, что даже в те времена, когда у Сталина было намного меньше власти, чем в 1934 г., ему успешно удавалось отстранять от руководства и дискредитировать такие популярные в партийных кругах фигуры, как Бухарин и Томский. «Так почему же, особенно после того, как он был возведен на трон в качестве некоего марксистского божества на XVII съезде партии, у него должны были возникнуть какие-либо неприятности с Кировым?»^[317] Улам приходит к заключению, что причастность к убийству Кирова Сталина не подтверждается «фактами и разумными объяснениями, которыми мы располагаем. <...> Следует думать, что убийство Кирова было преступлением, задуманным и осуществленным одним человеком»^[318].