Погоня за "ястребиным глазом". Судьба генерала Мажорова - Михаил Болтунов

Участников парада-первокурсников построили в одну шеренгу. Офицеров второго и третьего курса, не участвующих в параде, выстроили напротив. Теперь слушатели первого курса должны были подобрать себе по росту и комплекции старшекурсника и поменяться с ним шинелью.

Мажоров, как шутят в народе, махнул не глядя свою старую шинель на «новяк» капитана Бориса Никольского. Интересно, что после окончания академии они вместе будут служить в одном институте и даже жить в одной квартире на улице Песчаной в Москве. Вот как по плечу пришлась Юрию шинель Никольского.

Репетиция к парадам проходила на набережной Невы, неподалеку от домика Петра Великого. На всю эту суету с высоких своих постаментов смотрели египетские сфинксы.

За годы войны офицеры заметно отвыкли от муштры. И видимо, чтобы подтянуть их строевую подготовку, в академии постоянно шли занятия на плацу. Строевой шаг, бесконечные «подходы к начальнику» и отходы от него, приемы владения винтовкой и карабином. Инженеры-связисты неистово отрабатывали приемы владения шашкой: извлечение из ножен, вкладывание ее обратно в ножны. Сколько часов дорогого учебного времени было убито на это.

На парадах слушатели академии связи ходили непременно с шашкой. При подходе к трибуне извлекали ее из ножен, клали на правое плечо, и так маршировали. Пройдя трибуну, по команде вкладывали шашки в ножны. От них строго требовали, чтобы звук от вкладываемых шашек раздавался одновременно и четко.

Каждое утро накануне занятий в академии проходил утренний осмотр. Начальник курса или старшина придирчиво осматривали подчиненных: белоснежный ли подворотничок, отглажены ли брюки и китель, блестят ли сапоги.

Донимал и пуговичный фетишизм. Пуговицы латунные, они блестят, если их чистить хоть раз в неделю, но требовали драить каждый день. Юрию это так надоело, что он однажды покрыл их защитным бесцветным лаком. Уловка не была замечена. И Мажоров перестал обращать внимание на пуговицы. Подвела сырая ленинградская погода. Недели через две-три ободок пуговиц покрылся зеленоватым налетом окиси, хотя они по-прежнему блестели.

На очередном утреннем осмотре Мажоров гордо выпятил грудь, пока не увидел округлившиеся глаза полковника Власенко:

— Это что такое? — заорал начальник курса. Пришлось срочно перешивать злосчастные пуговицы.

Однако и строевая подготовка и строгие утренние осмотры были лишь фоном для главного, основного дела в их жизни — обучения и освоения воинской профессии.

Доцент Крунчак, веселый, жизнерадостный человек, преподавал им начертательную геометрию. Курс высшей математики читал генерал Ладон. Слушатели нередко шутили между собой: «Черт боится ладана, а слушатель Ладона». Это был человек с тонким чувством юмора. Впрочем, и преподаватели его кафедры подобрались под стать своему шефу.

Как-то преподаватель объяснял их группе правило Лопиталя. Капитан Аулов настолько впечатлялся этим правилом, что восторженно спросил: «Скажите, правило Лопиталя помогает во всех случаях?!»

Преподаватель снял очки и, насмешливо глядя на Дулова, сказал: «Это правило сильно, но вот при поносе, увы, не помогает!» В зале раздался гомерический хохот.

Курс химии и источников слушатели изучали под руководством генерала Окатова. Физике их обучал профессор Наследов, а историю военного искусства — полковник Гусаков. Говоря о полководцах, потерпевших поражение, он любил ввернуть весьма оригинальные оценки. «У него пищеварение господствовало над мышлением», — говорил преподаватель.

Начиная с третьего курса лекции, как правило, были посвящены военным специальным дисциплинам. Курс электродинамики читал подполковник Григорий Кисунко. Через много лет Мажоров встретится с Кисунко. Тот будет уже генерал-лейтенантом, руководителем крупного оборонного предприятия, занимающегося разработкой систем противоракетной обороны.

Полковник Леопольд Меерович вел курс импульсной техники. Дело свое знал, написал толковый учебник. У Леопольда Ароновича была слабость: он очень не любил Массачусетский технологический институт США. Этим пользовались слушатели в критические моменты, когда Меерович начинал свой пристрастный опрос, который называл высоконаучно «коллоквиумом». Кто-нибудь из потенциальных «незнаек» подбрасывал коварный вопрос: «А правда, что вопросы импульсной техники в работах Массачусетского технологического института разработаны лучше, чем у нас?»

Леопольд вскидывал голову, обводил всех горячим, возмущенным взглядом и начинал речь о том, что эти вопросы теоретически лучше всего разработаны в СССР и он, Меерович, имеет к этому самое непосредственное отношение.

«Чего стоит Массачусетский институт, если они не смогли решить даже задачи аналитического расчета такого устройства, как блокинг-генератор? А мы смогли!» — патетически восклицал он.

Однако жизнь состояла не только из сопромата, физики, электродинамики и методики Леопольда Мееровича. Она была разнообразнее, интереснее, содержательнее. В семье Мажоровых в 1950 году родился первенец, мальчик, которого назвали Валерием. В тот день, когда Юрий получил известие о рождении сына, ему предстояло сдать экзамен по теоретической механике. Накануне он провел бессонную ночь, в пять утра побежал в роддом, а в 9.30 родился Валерик. Возбужденный, он поехал в академию, пришел на экзамен. Подготовился Юрий хорошо и особенно не волновался. Да и мысли его были о другом, о сыне. Он ответил и протянул доценту Шавалову листок с решением задачи, и тут же услышал радостное восклицание: «Ага, ошибочка!» Шавалов потирал руки: «Смотрите, — сказал он, — вместо диаметра вы поставили в решение радиус!»

Мажоров внимательно прочел еще раз решение. «Я не вижу тут ошибки. Это скорее описка». Но доцент не согласился с мнением Юрия и поставил не пятерку, а четверку. Она осталась в его дипломе единственной. Все остальное он сдал на «отлично». Так он не получил золотую медаль. Зато эта оценка навсегда, как память о рождении сына.

В период обучения в академии Юрий увлекался телевизионной техникой. Он интересовался этим еще до войны, в техникуме, а теперь, когда в Ленинграде возобновились экспериментальные передачи телевидения, старая любовь, что называется, вспыхнула вновь. Тогда же появился первый советский телевизор КВН-49. Нечто подобное решил сделать и Мажоров.

Он набросал принципиальную схему будущего телевизионного приемника. За основу взял схему КВН, максимально упростив ее. Возник первый вопрос: где взять детали? В магазинах в ту пору не было ничего, кроме довольно дорогих радиоламп по цене в 13 рублей (!).

По воскресеньям, на берегу Обводного канала, собиралась толкучка, где можно было приобрести некоторые радиодетали. Там Юрий и купил кинескоп, производства 1940 года, марки ЛК-215, и еще кое-какие детали. Все это обошлось в солидную сумму более 100 рублей.

По вечерам в воскресенье стал собирать телевизор. В конце октября 1951 года в кинескопе, наконец, появилась развертка. Теперь надо было принять телевизионный сигнал. Но Мажоровы жили на первом этаже, и окно выходило в ленинградский двор-колодец. Значит, на крыше следовало установить антенну. Установил. Сориентировал на телецентр.