Анна Иоанновна - Игорь Курукин

С годами Анна стала менее прилежна к делам, и вопросы стали решать уже кабинет-министры — так, в 1738 году они произвели в подпоручики обиженного своим неповышением при отставке Преображенского каптенармуса Адриана Кузнецова, отпускали гвардейских солдат и унтер-офицеров «в домы» и представили в подпоручики трёх капралов. Члены Кабинета решали, кого из гвардейцев определить в рижские гарнизонные полки «на вакансии в штаб- и обер-офицеры». Подписи Остермана и Черкасского стоят под резолюцией о битье кнутом и отправке в выборгский гарнизон семёновского солдата Ивана Семёнова за попытку побега и изготовление фальшивого паспорта. Они же 15 октября 1740 года — Анна Иоанновна уже находилась на смертном одре — приказали повесить неисправимого ворюгу, солдата из ямщиков Сидора Шалина.

Конечно, доклады по полкам и соответствующие предложения сочинялись министрами или гвардейским начальством, которое при пополнении частей рядовыми иногда могло обходиться и без высочайшей санкции. Но Анна властно вмешивалась в эти дела: на докладе А.И. Ушакова от 25 апреля 1740 года о количестве мушкетёров и гренадеров в Семёновском полку она начертала резолюцию: «Без докладу впред на убылые места не записывать». Государыня не всегда подмахивала поданные ей бумаги — в августе 1740 года она повелела в том же полку произвести в прапорщики побывавшего на войне Михаила Сабурова, а не представленного к повышению начальством сержанта Василия Соковнина.

«…на Обухова место произвесть Николая Самарина, на место князь Александра Голицына Григорья Темирязева», — без объяснения причин написала Анна 31 января 1739 года на приказе о переводе на «убылые места» по Преображенскому полку. Списки приёма новых солдат по итогам дворянских смотров министры Кабинета несли ей на утверждение; так, императрица лично определила в солдаты гвардии будущего знаменитого полководца П.А. Румянцева. В августе 1740 года, вернувшись из Петергофа, Анна обратила внимание, что солдаты небрежно очищают от коры брёвна, пригнанные по Неве для строительства казарм, и распорядилась не «засаривать» реку.

Порой государыня интересовалась даже судьбой отдельных солдат, особенно «отличившихся» какими-то нарушениями. Так, в июле 1735 года она повелела министрам срочно заняться делом «плута Василия Одинцова». Проворовавшегося артиллериста, «не ведая о том его худом состоянии», приняли в Конную гвардию, но «когда в том полку о том его воровстве известно учинилось, тогда отослан он, для определения в полки, в Военную коллегию и определён был в Ингерманландский пехотный полк, где явился паки в воровстве и из-под караула бежал». Императрица потребовала от новых командиров непутёвого солдата «оное дело розыскать и исследовать обо всём обстоятельно». Не раз звучало в полках и грозное «слово и дело» — с последующим «розыском» и наказанием виновных в оскорблении величества или другом государственном преступлении по «первым двум пунктам» (о «злом умысле против персоны его величества» и «о возмущении или бунте»).

При Анне гвардейцы, как и прежде, стояли на караулах в Адмиралтействе, Петропавловской крепости, Сенате, Военной коллегии и Тайной канцелярии, а также у полковых изб и на квартирах у генералов, гвардейских штаб-офицеров и иностранных посланников. «В неделю по дважды» полкам было приказано обучаться строевым «экзерцициям», чтобы «солдаты оказывали приёмы и делали вдруг и бодро, и стояли прямо, а не согнувшись… чтобы шли плечом к плечу и ружья несли круче, ступая разом и головы держали прямо». Конногвардейцы, помимо того, должны были «прямо и бодро» сидеть в седле и ехать «человек за человеком ровно, примкнув колено с коленом».

Полки регулярно проводили учения, на которых порой присутствовала сама государыня. Дневниковые записи, сделанные поручиком Благово в 1739 году, гласят: