Ужасы французской Бретани - Александр Волков

Из-под двери до Жиля долетают гулкие шлепки, стоны и просьбы о помощи. По опыту общения с магами Жиль знает, что в таких случаях надо сохранять терпение и дожидаться окончания сеанса. Действительно, через минуту-другую шум стихает, и барон осторожно приоткрывает дверь. Некромант лежит на полу — весь в синяках, с проломленным черепом, в луже крови. В окно, расположенное на первом этаже замка, заглядывает удивленная физиономия Силле. Жиль грозит ей кулаком, Силле влезает в комнату и помогает перенести избитое тело мага на кровать. Через несколько дней больной поправляется и, сгорая от стыда, незаметно покидает замок.

В 1439 г., когда Жиль готов махнуть на магию рукой, из Италии возвращается посланный им туда священник Эсташ Бланше. Он привозит с собой двадцатитрехлетнего Франческо Прелата, могущественного флорентийского мага. Несмотря на молодость, Прелата вдоволь пообщался с демонами. Он демонстрирует Жилю свои увечья и заверяет, что отныне у него есть надежный друг и проводник в мире магии — демон по имени Баррон. Поскольку имя демона известно, можно составить магическую формулу по его призыву.

Прелати тайком составляет формулу. В комнату вносят горящие светильники, оконные ставни запирают, на полу чертят не один, а несколько кругов с каббалистическими знаками и крестом посредине. Жиль волочет упирающуюся курицу и просит Силле отрубить ей голову, но тот категорически отказывается входить в помещение с запертыми окнами. Он остается снаружи за компанию с Бланше и слугами, а Жиль с Прелати, положив конец куриным страданиям, закрывают за собой дверь и приступают к сеансу.

После невнятного бормотания вперемешку с истерическими взвизгиваниями из комнаты доносятся отчетливые слова формулы, сочиненной Прелати: «Заклинаю вас, Баррон, Сатана, Белиал, Вельзевул, во имя Отца, Сына и Святого Духа, во имя Пречистой Девы Марии и всех святых, явиться лично, говорить с нами и исполнить нашу волю!» Слышится топот, дверь распахивается, и выбегает трясущийся Жиль:

— Господи, что сейчас будет!

Из комнаты слышны звон падающих светильников, звуки ударов и душераздирающие вопли.

— Дьявол истязает беднягу Франческо, — поясняет барон. — Угораздило же его выдумать такую формулу! В прошлый раз одной «Пресвятой Девы» хватило, а этот болван еще и Троицу со святыми помянул.

— Разве Баррон и Франческо не друзья? — удивляется Бланше.

— Да, но ведь он, кроме Баррона, трех других вызвал! Ох, и ставни, как нарочно, заперты…

Придя в чувство, Прелата заплетающимся языком сообщает Жилю волю драчунов. Курицы и петухи им не нужны, а нужны рука, сердце, глаза и кровь отрока.

На детоубийства толкнул Жиля не итальянский маг. До суда оставалось чуть больше года. Вряд ли за этот срок барон умертвил бы столько детей, сколько ему приписывают. К моменту знакомства с Прелата он давно баловался с детишками, но в жертву дьяволу их не приносил.

Первого мальчика он убил лет за пять до того в замке Шамтосе. Барон посадил малыша к себе на колени, гладил его по головке, кормил печеньем, а потом с размаху полоснул ножом по шее. Мальчик дергался в конвульсиях, а Жиль с наслаждением мастурбировал. Тело сожгли в камине, а голову Жиль оставил себе и подобно донестрам рыдал над ней в тиши опочивальни, пока Силле не отнял ее и не похоронил.

Обращение барона с детьми представляло собой гремучую смесь педерастии, садизма и некрофилии. Живых мальчиков и девочек он насиловал редко, достигая экстаза лишь в тот момент, когда исполосованное ножом тельце билось в агонии. На суде он признавался: «Душа моя изнемогала от наслаждения при виде человеческих страданий, слез, страха, крови».

Руины замка Шамтосе. Гравюра XIX в.

В документах XV столетия сказано, что Жиль убил, сжег и выбросил в ров несколько сотен детей. Гюисманс счел эти цифры заниженными. Обезлюдели целые деревни в окрестностях Тиффожа, Машкуля и Шамтосе. Крестьяне били челом власть предержащим, но челобитным никто не верил. Эта деталь хорошо известна нам по истории Салтычихи[51]. Но фольклорный образ Жиля де Рэ наделен и чертами Ивана Грозного. После ночных оргий Жиль каялся, бил себя в грудь и падал на колени в церкви Сен-Илер де Пуатье, чьим каноником он являлся. В Машкуле он планировал строительство грандиозного собора в честь невинно убиенных в Вифлееме младенцев. Поистине дьявольская уловка!

Но вернемся в лабораторию Тиффожа. Выздоровевший Прелата встает на ноги, и Жиль доставляет ему затребованные часта тела ребенка. Теперь итальянец произносит заклинание правильно, и демон Бар-рон приходит в комнату «под видом прекрасного юноши примерно двадцати пята лет от роду». Однако ни золота, ни камня он не обещает. Одной жертвы мало, надо продолжать убийства.

— Неужели убитых детей не достаточно?! — восклицает Жиль.

— Недостаточно, — отвечает демон. — При их умерщвлении не были произнесены нужные заклинания. Ничего не поделаешь — таков порядок.

Жиль в гневе оборачивается к Прелата, а тот виновато шмыгает носом. Возмущаясь канцелярской волокитой, Жиль отправляет демона восвояси и удваивает усилия по сбору трупов. Он больше не утоляет свою похоть, а ведет тщательный учет всех убиенных, записывая их имена кровью в магический гроссбух. На всякий случай убийца сохраняет руки, ноги и головы жертв, регулярно устраивая в замке конкурсы могильной красоты. Под аплодисменты собравшихся он жадно целует голову победителя в ледяные уста.

В качестве доказательства нечистоплотности тех, кто судил Жиля, обычно указывают на обиды, причиненные им богатым соседям. Мол, лишь после этого глухие к народным жалобам власти зашевелились. Но инициатива судебных преследований исходила вовсе не от местных феодалов, тем более не из Парижа. Первым заговорил о преступлениях Жиля епископ Нанта Жан де Малеструа, а из «жалоб» у него имелось скромное заявление о мальчике, исчезнувшем в замке Машкуль.

«Единственная сила, которая могла возвыситься над круговой порукой феодалов, над корыстными расчетами и вступиться за слабых и обездоленных, — это Церковь, — пишет Поисманс. — Она в лице Жана де Малеструа и выступила против чудовища — и одолела его». Ввиду нехватки показаний «слабых и обездоленных» к сбору информации был привлечен инквизиционный трибунал Бретани во главе с Жаном Блуэном. Цели, которые преследовали святые отцы, историкам неясны. Из конфискованного имущества Жиля они не извлекли ни пяди земли. На авторитет бретонского духовенства барон не покушался. В заботу же средневековой Церкви о своей пастве нынче мало кто верит.

Паства живо откликнулась на призыв епископа и инквизитора. Из множества показаний слуг и крестьян, посещавших замки Жиля, выделим наиболее эффектные. Гильом Илер сообщил о винной бочке в подвале замка Шамтосе, «доверху забитой загубленными отроками». Перрин Рондо — о куче пепла на конюшне, источающей тошнотворное зловоние, и о лохани с детской рубашкой, запачканной кровью. Слуга по имени Анриэ — об изуродованных и обезглавленных трупах детей, сваленных в подземелье одной из башен Шамтосе. Перед тем как замок перешел в другие руки, его хозяин приказал сложить трупы в ящики и переправить в Машкуль. Слуга сеньора, занимавшего одно время Машкуль, поведал о спрятанных на сеновале сорока детских телах, сухих и обугленных, как головешки.