Но именем твоим… - Александр Валерьевич Усовский

И тут все враз замолчали. Об этом никто доселе не думал – в том числе и Наливайка. Епископ продолжил: «На полдень от Брацлава, за Бугом и Кодымой, в междуречьи Днестра и Буга, лежит земля, доселе ничейная. До самого берега моря на ней от сотворения мира никто не обитал. По берегу моря, от Аккермана до Очакова, там встречаются лишь редкие турецкие хутора да татарские стойбища, а далее вглубь земли – нет ничего. За Днестром граничит с ней Молдавия и Буджак, за Бугом – Перекопская орда да Запорожская Сечь. Земля там такая жирная, что её на хлеб можно намазывать, есть реки – Баробой, Куяльник, Тилигул, хотя, не буду спорить, с водой там будет трудновато… Войска у нас, конечно, для покорения сей земли мало, но ежели уговориться с Лободой, ныне бастяющемся без дела по Брацлавщине – то сил хватит. Займём эту землю, пусть она будет Русью Побугской иль Поднестровской – и объявим её княжеством Русским. Земли там хватит на сотню тысяч переселенцев, и ещё на столько же останется. Вы же, казачество, будете для них щитом и мечом. И никаких униатских епископов, никаких иезуитов, никаких католических ксендзов – хоть я сам и католик – вам там не надобно! Это будет русское православное княжество, равновеликое Речи Посполитой, самоправное и вольное. Новая Русь. Княжество Русское. Ни от кого не зависимое, самоправное, только Богу подсудное. Ваша держава. – после чего, откашлявшись, добавил: – Я закончил, панове. Думайте» – с тем и сел на своё место.

Скажу вам по правде, пане Стасю, о таком никто из нас доселе даже и помыслить не решался – виданное ли дело? Взяться строить собственную державу! Такое и в самом страшном сне не привидится… С полчаса мы молчали, думая над словами епископа Верещинского.

Затем встал брат Наливайкин, Демьян. Речь его я тоже помню, потому что говорил он о делах житейских. Сказал он нам тогда: «Панове, то, что землю меж Днестром и Бугом надлежит нам занять – это дело. Но без земян, без хрестьянства – мы её не удержим. И вот что я вам хочу сказать, панове – в земле той не должно быть тяглых. Все будут вольными – только так мы залучим на земли те хлебопашцев. Войско – это хорошо, хоть я и сомневаюсь в Лободе и его гультаях – они лишь грабить мастера; но войско степи не распашет. Степь распашет селянин с парой волов, и чтобы он на землю ту пришёл, рискуя семьёй своею, всем маёнтком своим и самою жизнью – мы должны дать ему не токмо землю, но и волю. Земли – по три волоки на двор, надо – и по шести, а ежели худая земля иль неудобь – то и по двенадцати. И воли – никаких барщин да оброков, никакого приневоленья иль тягот. Перешёл с семейством своим Кодыму – всё, тяготы твои остались на полночном берегу, отныне ты вольный хлебопашец. Бери землю, на какую глаз положил, паши, возделывай, сей пшеницу иль овёс с ячменём, иль паси овец, коров иль быков – твоё дело. Как обустроишься – пяти лет на это должно хватить – плати с хозяйства своего подать. Десятину – на войско, десятину – на церкви и монастыри, десятину – на державные надобности. Всё, боле никто ничего с тебя спрашивать права не имеет. Ежели примем мы такой порядок – то придут к нам посполитые и с Волыни, и с Подолья, и с Брацлавщины, да и с Литвы, думаю, будут. Я об этом уже давно думаю, но всё как-то не было предмета для обсуждения – а нонче он появился, благодаря его преосвященству. И мои слова прошу вас, пане рада, обдумать» – и с тем сел.

Тут встал Шаула. Откашлялся¸ оправил жупан – и начал, неторопливо да разважливо: «Панове, всё, что было сказано – доволи важно, но земли те, как ведает тот, кто ходил с нами на Килию – открытая всем ветрам степь. За Бугом и Днепром – Перекопская орда, за Днестром – турецкий Буджак. Соседи дюже опасные. Хорошо, с войском Лободы будет нас десять полков, самое большее – пять тысяч сабель. Это на Волыни – войско, там¸ за Кодымой – это понюх табаку. Турки в Венгрию в том году сорок тысяч янычар привели да пятнадцать тысяч конных спахов, татары, идя в Покутье иль на Валахию – ордою в двадцать тысяч сабель землю сотрясают. Я не против того, чтоб занять эту, как сказал его преосвященство, Русь Днестровскую иль Русь Побужскую, и сделаться там самовластными державцами – но чтобы удержаться там, наших сил не станет. Посему надобно одразу с Его Милостью королём замириться – да не собачится, не казаковать перед ним важно – а смиренно испросить дозволу на занятие той земли и предложить союз – де берёмся мы Речь Посполитую с полудня защищать, а Его Милость король нам за это дарует право на самовластное державство и ежегодные стации и военную подмогу в случае нужды. С татарами мы, даст Бог, сладим, а вот с турками…. Те, кто ходил под Эстергом – помнит, каков янычар в бою, не приведи Господь с ним в нём схлестнуться… Нужна будет нам подмога коронного войска. Без неё не удержим мы эту Русь Побужскую, иль Днестровскую, а лучше сказать – Новую. Это моё слово…» – с тем и сел.

Тут слово сказать попросился Степан Гнеда – былый мой есаул, принявший полк Мартынки; не по чину ему было говорить прежде старых полковников, но Наливайка ему кивнул. Впрочем, глупостей мы не услышали – наоборот, Гнеда хоть полковником был и молодым – но весьма толковым. Он спросил, на какие барыши Наливайка собирается содержать войско, ежели стаций более мы собирать не станем, да и там, куда хотим уйти – и брать-то их будет не с кого? Не помрём ли мы там всем войском с голодной смерти, поелику хлебопашцев там – и тех нет, даже Христа ради куска хлеба не у кого будет попросить?

Наливайка кивнул. «Разумно. Посему за Буг мы пойдем не одразу, отаборимся на зиму на Волыни, а пока будем стационировать – соберем бакшиш монетою и живым товаром у тех урядных да шляхтичей, кои за унию ратуют да в католичество из православия перешли. Хотят сделаться европейцами – пусть платят!» – и улыбнулся в усы. Все радные на том согласились – идти в пустую землю вовсе без денег и припасов суть безумие, а вот пополнить кошели и переметные сумы звонкой монетой, ячменём да овсом, салом да солониной – можно и за Кодыму уходить, княжество Русское учреждать.

Там же, в Речице, в этот же день Наливайка с подмогой брата Демьяна и Иосифа Верещинского написал универсал Его Милости