Белый снег, черные вороны - Чи Цзыцзянь

киоски с лимонадом, цветочные магазины китайцы ходили совсем мало, но вот Чэнь Сюэцин туда наведывалась постоянно. На лето у нее было не меньше десятка разноцветных ципао, на зиму же имелись аж две шубы из сурка – сиреневая и черная. По выходным Чэнь Сюэцин, таща за собой сынишку, обычно отправлялась в кинотеатр «Иллюзион» на Коммерческой улице, чтобы посмотреть иностранные фильмы, напрямую закупленные в Париже и Берлине. В день открытия кинотеатра Ди Фангуй как раз проходила мимо. Увидев больше тысячи свечей, зажженных у входа, Ди Фангуй подумала: как было бы здорово посмотреть там кино вместе с близким человеком! Для нее пойти в кино само по себе не составляло труда, а вот найти для совместного просмотра кого-то по сердцу уже было весьма непросто.

Ди Фангуй была уроженкой округа Шуньдэ в провинции Чжили[11], у нее имелись старший брат и младшая сестра, она была по возрасту второй. Из-за бедности в тех краях многие мальчики шли в дворцовые евнухи. Как говорится, внизу что-то убыло, зато всего другого прибыло, можно было обеспечить им богатство и почет. Всем сердцем жаждавший преуспеть брат, когда ему исполнилось четырнадцать, добровольно пошел на оскопление и поступил на службу во дворец. С того дня на балке под крышей их дома подвесили сверток, затянутый в красный холст, в котором хранились пересыпанные известью мужское достоинство и яички брата, а поверх лежал договор о кастрации, обернутый в промасленную бумагу. Домашние называли это «высоким свертком», желая отбывшему достичь высокого положения.

После отъезда брата Ди Фангуй часто видела, как мать со слезами на глазах смотрит на этот сверток, качает головой и вздыхает. Ее отец же по ночам взял в обыкновение приносить скамеечку, садиться прямо под подвешенным сокровищем и курить там трубку за трубкой. Страдающее унынием и тоской их семейство под влиянием французских миссионеров стало последователями Христа. В конце каждой недели, как бы заняты они ни были работой в поле, домашние шли в церквушку на молитву. Ди Фангуй не нравились крестики на груди у родителей, они казались ей двумя перекрещенными мечами и внушали страх. Однако их маленькая деревенская церковь была ей по душе, так как оттуда разливался благозвучный перезвон колокола.

Не прошло и нескольких лет после крещения родителей, как поднялось восстание ихэтуаней[12]. Под лозунгом «Поддержим Цин, уничтожим иноземцев» большинство иностранных церквей было разрушено. Иностранных миссионеров восставшие называли большими волосатиками, приверженцев католицизма и протестантизма из числа китайцев – холуями волосатиков, а тех, кто пользовался заморскими товарами, – собаками, рабами волосатиков и так далее. Всех, кто связался с «волосатиками», подвергали расправе.

Когда Ди Фангуй шел шестнадцатый год, одной летней ночью ей из-за жары не спалось. Увидев округлившийся диск луны, девушка захотела пойти на речку помыть голову и освежиться. Из-за обильного пота ее длинные волосы слиплись, словно заплесневелый сельдерей, от них исходил неприятный запах. Если мыть голову дома, то, во-первых, на то ушло бы много воды, а во-вторых, она перебудила бы родителей и сестренку. Ди Фангуй потихонечку притворила дверь, выскользнула из дома и отправилась на берег. Та речушка протекала в половине ли[13] от их деревни. Ди Фангуй по природе была смелее прочих девчонок, а тут еще и луна светила ярко, превращая ночь в день, поэтому, направляясь к реке, девушка не испытывала ни малейшего страха. Прополаскивая волосы, она несколько раз задевала руками мягких рыбок, которые, должно быть, принимали ее волосы за водоросли.

Закончив с мытьем головы, девушка обернулась и вдруг заметила, что вся деревня охвачена пламенем, поднявшимся до самых небес. Небеса словно решили пожарить что-то и посчитали деревню растопкой, которую и подожгли. Ди Фангуй перепугалась и бросилась назад. Когда она запыхавшаяся подбегала к околице, то наткнулась на нескольких спасавшихся односельчан, среди которых был и ее сосед Чжан Эрлан – хозяин маслодавильни.

Чжан Эрлану было слегка за тридцать, у него было острое лицо, маленькие глазки, он был тощий, как стебель льна, – казалось, в своей маслодавильне он и из себя весь жир выдавил. Чжан Эрлан, очевидно, удивился, увидев Ди Фангуй: «Ихэтуани поджигают дома всех христиан; кто якшался с иноземцами, может попрощаться с жизнью, беги отсюда! Твой дом скоро сгорит дотла, а тебя судьба спасла!» Из деревни доносились крики птиц и лай собак, висевший в воздухе запах гари раздирал нос. Девушка в ужасе спросила: «Мои батюшка, матушка и сестренка, они сбежали?» Сосед топнул ногой: «Окна и двери забили, а потом подожгли дом, как тут спасешься!» Ди Фангуй разрыдалась: «Я должна вернуться к дому и проверить, я же не верю в Христа, не может быть, что они лишат меня жизни». Мужчина перепугался и схватил ее за руку: «Ты не веришь, так твои отец с матерью верили. Они были „холуями волосатиков“, и тебя посчитают такой же. Если сейчас пойдешь туда, то будь у тебя девять жизней, ни одной не останется». Не терпя дальнейших возражений, Чжан Эрлан потащил девушку за собой.

Видя, как из деревни выбегают простоволосые односельчане, Ди Фангуй последовала за соседом. Неизвестно, сколько они были в пути, уже и луна дошла до середины небосклона, когда беглецы наконец добрались до тихой тополиной рощи. Этой ночью и лунный свет, и ветерок, и травка под деревьями – все было прекрасно, а еще прекрасней был аромат, исходивший от Ди Фангуй. Давно мечтавший о дородной жене, но так и не сыгравший свадьбу Чжан Эрлан, глядя на особенно соблазнительную под серебристым лунным светом девушку, не выдержал и сгреб ее в объятья. Когда девушка стала сопротивляться, сосед пообещал ей: «Будешь со мной, вся жизнь пойдет как по маслу». Ди Фангуй молила его: «Мне не нужно масло, отпусти меня». Однако Чжан Эрлан – словно тот охотник, что после нескольких дней наконец наткнулся на пятнистого оленя, – как же он мог не натянуть лук и не пустить стрелу? Девушке и в голову не приходило, что у такого тощего на вид человека может найтись столько силы. Ее сопротивление для него было что тонкая травинка для изголодавшегося быка. В ту ночь Ди Фангуй возненавидела не только Чжан Эрлана, но и вездесущий лунный свет, который лишь лился в танце, но не протянул ей руку помощи. В ее представлении лунный свет обладал такой способностью.

Когда на следующий день беглецы вернулись в деревню, перед их взором предстали руины. Развалины напоминали грибы, испорченные затяжным дождем. Церковь сожгли, из жилья деревенских христиан тоже ни одно не уцелело. Единственным, что не сгорело в доме Ди Фангуй, были ворота. Прислонившись к столбу, Ди Фангуй подумала, что в черных развалинах лежат кости родителей и сестренки. В тот же миг земля ушла у нее из-под ног, и девушка потеряла сознание. Очнулась она уже в маслодавильне у Чжан Эрлана. Сосед предложил ей: «У тебя тоже из родных никого больше нет, оставайся со мной, научишься делать масло». Ди Фангуй зарыдала. Чжан Эрлан продолжил: «О чем тут плакать? Твоим родителям не следовало верить речам христианских проповедников! Люди с голубыми глазами и рыжими волосами путными быть не могут. Все они демоны. Разве ты не слышала, что в больницах, открытых иноземцами, у детей вырывают глаза для изготовления дурмана? А священники через специальное приспособление высасывают сперму у маленьких мальчиков! Кто поведется с иностранцами, непременно навлечет на себя несчастье!»

В хозяйстве у Чжан Эрлана тоже не обошлось без заморских товаров, например, были у него европейские гвозди, зонтик и носки – именно из-за них-то он от страха тогда и бежал из деревни. А когда беда миновала, он от всех заморских штуковин избавился, чтобы и следов их не осталось.

Чжан Эрлан, считай, проявил сочувствие: он купил гроб, собрал как хворост косточки родных Ди Фангуй, сложил их в гроб и захоронил на кладбище за околицей. Он сказал девушке, что, если та заскучает по родным, у нее будет место, где можно выплакаться. Изначально она хотела уйти от соседа, но после этих слов