Когда была война - Александра Арно

приходил уже больше полугода. Андрей не огорчался и не терял надежды. Мало ли, что могло случиться. Может, письма не доходят, а может, она просто переехала и скоро сообщит свой новый адрес.

Вот и в эту ночь Андрей, выпросив у дежурной медсестры чистый листок бумаги, уселся за письменный стол в коридоре и придвинул поближе тусклую лампу. Ему хотелось рассказать Ульяне о Филимоне, и он в красках описал ей котёнка, рассказал, как защищал его от толстой медсестры – «будто Москва за спиной моей, а не Филимонка!» – и как полюбили его все остальные ребята. «Кормим всей палатой, – с улыбкой писал он. – Лёнька, мой однополчанин, даже пытался выпросить его у меня, так ему Филька понравился. Но я не уступил. Филя поедет со мной домой, к тебе».

Он поставил дату, дописал внизу: «люблю», свернул листок в треугольник и сунул в карман халата.

На следующий день приехала полевая почта. Андрей с новыми знакомыми позавтракали рисовой кашей с молоком в столовой и отправились на прогулку. Погода стояла просто чудесная – тёплая, безветренная. Кто-то играл в футбол в госпитальном парке. В коридоре у выхода к фойе бренчал на клавесине совсем ещё юный паренёк. Голова его была перемотана бинтом со следами высохшей запёкшейся крови, на молодом лице пробивалась жидкая бородёнка, а через всю щёку к виску тянулся длинный уродливый шрам. Он что-то неразборчиво бормотал себе под нос, перебирая пальцами клавиши.

Андрей прислушался.

– Потом они кидались камнями, – различил он. – Положили маску мне на лицо, сказали: «мальчик, только никому не говори». И забрали осла, куда-то увели и пустили на тушёнку.

– Что он говорит? – изумился Андрей. – Как будто в бреду.

      Иван махнул рукой.

– Он всё от наркоза никак отойти не может, вторые сутки уж пошли. И контуженный ещё. Целыми днями тут бренчит на инструменте этом. – Он вытащил из кармана пачку папирос со спичками. – Может, с ума сошёл. Говорят, он из штрафбата, а там каких только страстей небось не насмотришься. У нас в деревне один так тоже сбрендил. Увидел, как его мамка мужика, что к ней приставал, вилами заколола, и всё, ту-ту. Тоже чушь всякую потом болтал.

В густой зелени листвы чирикали беззаботные птички. Андрей опустился на мраморную резную скамью и с наслаждением вдохнул чистый вечерний воздух. У ворот тарахтели заведёнными моторами две полуторки, курил с недовольной миной какой-то сержантик. А чуть поодаль, под сенью раскидистой молодой липы, весело наяривал на аккордеоне безногий мужичок. Костыли были аккуратно прислонены к стволу дерева.

Когда приехал почтальон, люди тут же столпились вокруг него. Почтальон перебирал тонкими пальцами фронтовые треугольнички, выкрикивая поочерёдно имена.

– Капитан Карташов, двадцать восьмая танковая дивизия! Есть такой?

Вперёд вылез какой-то сухощавый поджарый мужчина, и почтальон вручил его треугольник.

– Вот, держи письмецо, Карташов. Мичулин, восемьсот тридцать второй истребительный! Мичулин! – Он вытянул шею, оглядывая людей. – Ладно. Рунков, шестнадцатая мотострелковая! Рунков!

– Помер он вчерась ночью, – пробасил высокий парень. – Похоронку уж отправили поди.

Почтальон сунул письмо в карман. Андрей смотрел на его большую кожаную сумку, набитую письмами, и молился, чтобы и его фамилию произнесли. И только он подумал об этом, как почтальон выкрикнул:

– Лагин, тысяча сто седьмой стрелковый!

Сердце радостно подпрыгнуло, и Андрей протиснулся сквозь толпу. По лицу потянулась счастливая улыбка. Он выхватил письмо из рук почтальона и глянул на обратный адрес. От Ульяны!

Прижимая к себе заветный треугольник, Андрей вернулся на скамейку и дрожащими от волнения пальцами раскрыл его. «Наконец-то, наконец-то!» – ликующе пела душа.

«Здравствуй, Андрей, – сухо писала Ульяна. – Прости за долгое молчание, никак не доходили руки тебе написать. Все твои письма я получала. Длинно писать не буду, морочить тебе голову тоже. Я вышла замуж. Месяц назад. Пойми, что я просто устала тебя ждать. Мой муж – лётчик, сейчас по ранению находится в тылу. Мы любим друг друга и очень счастливы. Желаю тебе тоже найти своё счастье. И прости меня, если что».

И всё. Больше ни слова. Андрей скомкал листок в ладони, уставившись в одну точку, потом разгладил и снова перечитал сухие короткие строчки. Вышла замуж… за лётчика… Пока он подставлял себя по пули, пока рисковал каждый день своей жизнью, лелея в мечтах её образ, она крутила роман с каким-то лётчиком, а потом выскочила замуж. И даже не посчитала нужным сообщить ему об этом сразу.

Душу захлестнула горькая обида. Андрей бросил смятое письмо на землю и принялся яростно топтать его, будто это оно виновато в Ульяниной измене. Вот тебе, получай! Вот тебе!

– Что, девица бросила? – спросил кто-то.

Андрей вскинул голову. Щёки жгло огнём, в глазах плескалась яростная обида. Перед ним стоял тот самый безногий мужичок и, тяжело опираясь на костыль, держал двумя пальцами у губ обкусанную папироску.

– Нет, – сквозь зубы процедил Андрей и отвернулся. Меньше всего ему сейчас хотелось, чтобы кто-то знал о его личных неудачах.

– Да ладно, – добродушно усмехнулся мужичок. – Я ж не вчера родился, да и воюю не первый день. Так, как ты, себя ведут те, кому девица изменила.

Андрей вспыхнул и с вызовом посмотрел на него.

– А вам-то что?

– Ничего, – пожал он плечами, проковылял к скамейке и опустился рядом. – Сказать тебе одну вещь хочу. Девушка существо непостоянное, изменчивое. Был бы ты рядом, была б с тобой. Нет тебя – другого нашла. Такая у них натура, и обижаться тут не на что. – Он помолчал. – Меня самого жена бросила в сорок третьем. И я тоже переживал крепко, как ты. А потом понял, что не из-за чего переживать. Ворочаемся домой скоро, а там и других себе найдём.

– Других… – протянул Андрей и возмущённо воскликнул: – Других! Много вы понимаете! Да не найду я больше такой! Одна она такая!

Мужичок снова усмехнулся и затянулся папиросой.

– Это в тебе кровь молодая бурлит. По молодости всегда кажется, что вот она – одна и навсегда. А потом на её место вторая приходит, третья, а ты даже не замечаешь, как забываешь ту самую, первую, которую клялся до смерти любить. – Он дружески похлопал Андрея по плечу и выставил вперёд ногу. – Видишь, одна нога у меня есть, а второй уже нет. Только эту потерю нельзя восполнить, нельзя новую ногу отрастить. А девиц ты ещё сотню отыщешь, сердечные раны, они, знаешь… имеют свойство затягиваться.

Андрей задумчиво глядел перед собой. Может, и прав этот мужик, да только саднит на душе невыносимо. Он поблагодарил собеседника кивком и заковылял к себе в палату. Ему не хотелось ни о чём думать, ни о чём вспоминать.

Филимон ждал его, свернувшись клубочком на подушке. Андрей погладил его, потянул за тоненькую лапку. Котёнок недовольно мяукнул, впился