Маятник бизнеса. Между орденом и тюрьмой - Виктор Бронштейн

Не потому ли в наше безбожно коррумпированное время, при острейшем дефиците стандартных, не храмовых сооружений, например детских садов, в десятки, а где-то и в сотни раз выросло число храмов? Многие из них имеют высоких чиновных покровителей, а у тех свои подконтрольные фирмы, которые работают по много меньшим реставрационным расценкам, чем оплаченные кем-то, а вся «верхушка», которую и прибылью-то не назовёшь, идёт покровителю. Кстати, хороший тест: продолжается ли личная помощь храму со стороны чиновника, если он переезжает в другой регион или в Москву и утрачивает влияние на небедную часть паствы, пополняющую внебюджетную копилку. Опыт показывает, что радение резко обрывается при переезде; очень многие — православные лишь для вида. Как сказал всё тот же Николай Зиновьев:

Вот сменила эпоху эпоха, Что же в этом печальней всего? Раньше тайно мы верили в Бога, Нынче тайно не верим в Него.

Подавляющее большинство «верующих» и не думают относиться друг к другу по-христиански. Чужая беда никого не трогает. Лет пять назад эту мысль я выразил в стихотворении с эпиграфом из Анны Ахматовой: «Мне не страшно. Я ношу на счастье тёмно-синий шёлковый шнурок»:

Главы новых и новых московских церквей Золотят под литавры князья перестройки. Мы, к мощам припадая, не стали добрей, Мимо чьей-то беды поспешаем резвей, Амулеты за Библию спрятав на полки. На Садовом кольце замерзал человек, Поясницею голой к асфальту припавший. Но спешат «прохожане», их высушил смех. Крестик — знак суеверья почти что для всех… Спас беднягу глухой, храм в душе возводящий.

Хоть на «храм» по просьбе чиновника мы в суете не пожертвовали, но с главным исполнителем «консенсус» достигнут, и можно вздохнуть спокойно. Как раз подоспели выходные, и все утомлённые за неделю участники операции воспользовались ими сполна, выехав зарядиться: кто на Байкал, кто в Аршан. Слава Богу, выходные прошли безоблачно. Не было ни дождя, ни плохих новостей.

Но понедельник, прозванный днём тяжёлым, оправдал народную мудрость. Главный проверяющий позвонил Анатолию и назначил встречу с его доверенным человеком в нашем городе.

Уединенция, как в старые времена шутливо называли аудиенцию, закончилась предложением дать официальный ответ по предварительным результатам проверки, и это абсолютно нормально. Очередной шок вызвало другое. «Предоплата» была возвращена в полном объёме, со словами, что нужно ещё подождать результата. Как будто бы он ему не известен и вроде бы он не в его руках. Очень странно. Взятки нам ещё не возвращали. Век живи, век учись.

Что ж, будем действовать. Написал — и вспомнились строки Александра Блока: «Что ж, пора приниматься за дело, за старинное дело своё.»

Надо, прежде всего, подготовить серьёзное обоснование нашей схожести с фирмами-аналогами, заверить у главных врачей документы о нежданном обострении психического заболевания Анатолия — с временной потерей памяти в дни передислокации фирмы и потери бухгалтерских документов, представить объяснение от второго директора Бориса, опровергающее его заявление о неучастии в деятельности фирмы, и довести до конца «помощь храму». Хотя последнее, пожалуй, должно быть выполнено первым.

Но в чём же всё-таки дело с неожиданным возвратом? Настоящая загадка. Может быть, в наши, с трудом налаженные, отношения вмешались какие-то посторонние силы?

Бывает же, что обстоятельства вдруг меняются кардинально. Так, например, кумир моей юности, да, пожалуй, и зрелости, Анна Ахматова после нескольких настойчивых предложений Николая Гумилёва выйти за него замуж наконец дала согласие, оповестила друзей и родню, а потом неожиданно отказала снова. Когда он приехал, примерно через месяц, то получил решительный отказ, после которого совершил попытку самоубийства. У семнадцатилетней Ахматовой во время ожидания случился толком неизвестный исследователям роман с острой влюблённостью и, кажется, с первой близостью, наложивший отпечаток на всю её жизнь. Больше она всей душой, по-моему, не влюблялась никогда.

Это романтическое увлечение «уберегло» её от любви дальнейшей, но не от любовных страданий. Впоследствии она ряд лет, когда приезжала в Крым, бегала на почту и униженно вымаливала ожидаемое письмо до востребования, но так никогда и не получила. Зато остался ряд замечательных стихотворений, например, это:

По неделе ни слова ни с кем не скажу, Всё на камне у моря сижу, И мне любо, что брызги зелёной волны, Словно слёзы мои, солоны. Были вёсны и зимы, да что-то одна Мне запомнилась только весна. Стали ночи теплее, подтаивал снег, Вышла я поглядеть на луну, И спросил меня тихо чужой человек, Между сосенок встретив одну: — Ты не та ли, кого я повсюду ищу, О которой с младенческих лет, Как о милой сестре, веселюсь и грущу? – Я чужому ответила: — Нет! А как свет поднебесный его озарил, Я дала ему руки мои, И он перстень таинственный мне подарил, Чтоб меня уберечь от любви…

Так и у нашего визави, наверно, произошло что-то уж очень неожиданное, но вряд ли романтическое. Может быть, его отказ от принятого уже «компромисса» связан с тем, что он всё-таки получил «заказ»? Хорошо, что никуда не избираюсь, иначе вероятность «заказа» была бы огромной. А может быть, не устроила сумма? Может быть, уже успел похвастаться кому-нибудь из москвичей, что зацепил выгодное дельце?

Разные мысли вертелись в голове, но старался не углублять переживания до скачка давления. Гулял и читал, как заклинание, есенинские строки из поэмы «Чёрный человек»:

В грозы, в бури, В житейскую стынь, При тяжёлых утратах И когда тебе грустно, Казаться улыбчивым и простым – Самое высшее в мире искусство.

В ситуацию я как бы вжился, и первоначального стресса уже не было. Верно говорят: «С несчастьем тяжёло первую ночь, а переспишь — и сроднишься».

Спокойная реакция на страшноватую новость объясняется ещё и тем, что я узнал её по телефону, находясь в одном из самых благостных мест — на горном курорте в Аршане, в соседней Бурятии.

Был я под впечатлением собственного рекорда. Два с лишним года не ходил дальше первого водопада. Прогулка к нему хоть и требует некоторого напряжения, но доступна всем более-менее здоровым людям. А вот дальше уже не простая тропа, там немало мест, где нужно задействовать руки, буквально ползти по скалам, где-то страховаться и пятой точкой опоры, карабкаться вверх или спускаться по каменистым, а кое-где и обрывистым склонам. Не единожды тропа перекидывается с одного на другой берег кипящей и ревущей на многочисленных порогах и водопадах горной речки. Перебираться по брёвнышкам и жердям рискнёт не каждый. Не представляю даже, что делают люди в случае травмы или приступа. О сплаве по реке нечего и мечтать, нереально. Вертолёт не сядет, спасателей или каких-то дежурных, как, например, на горнолыжных базах, нет и в помине. Да и сотовая связь не пробивается. В общем, дальше первого водопада ступает на трудную тропу разве что один процент более выносливых и уверенных в себе. Я рад, что снова в их числе. И громко в походе декламирую вечно молодого Пушкина: