Её скрытый гений - Мари Бенедикт

я могу завершить свою работу, мисс Урсула. И знание, что мне есть куда уйти, поможет мне справиться. Время пролетит быстро, — говорю я, пытаясь убедить не столько Урсулу, сколько себя. Затем я встаю, отодвигаемое кресло скрипит о линолеум. — Пойдем в музей?

Мы надеваем пальто и болтаем о том, стоит ли сначала посмотреть экспозицию голландских гравюр и рисунков или выставку Леонардо да Винчи. На выходе я случайно сталкиваюсь с высоким мужчиной, входящим в чайную.

— Простите, сэр, — говорю я, поднимая глаза. Я знаю этого человека, это Фрэнсис Крик из Кавендиша.

— Рози? — спрашивает он широко, радушно улыбаясь. — Как забавно встретить вас здесь.

Почему он называет меня этим ужасным прозвищем, которое обычно использует Сидс? Они вдвоем с Уилкинсом обращаются так ко мне, чтобы вывести из себя. Но откуда об этом известно Крику? Мы с ним встречались трижды и при нем никто не обращался ко мне так. К тому же, так как мы мало знакомы, с его стороны было бы корректнее назвать меня «мисс Франклин» или «доктор Франклин». Мне в голову приходит только одна причина, почему он называет меня Рози — вероятно, Уилкинс, говорит обо мне, используя это имя.

— Почему вы называете ее Рози? К ней так никто не обращается. Ее зовут Розалинд, — говорит Урсула — она никому не даст в обиду свою любимую кузину.

— Кажется, теперь моя очередь извиняться, — смущенно отвечает Крик. Затем, возвращаясь к своей обычной покровительственной манере, спрашивает: — Что выманило вас из подземелий Королевского колледжа?

— День с моей кузиной, — говорю я, указывая на Урсулу. — Прошу нас извинить.

Мы идем к двери, он окликает нас:

— Как продвигается исследование ДНК, Рози?

Я поворачиваюсь к нему. Если он думает, что я спасую перед обращением «Рози», то он ошибается. Я одариваю его улыбкой и отвечаю:

— Блестяще.

— Справляетесь с формами «А» и «В»? Надеюсь, вы не застряли на одной из них? — выражение его лица открытое и приветливое, словно это обычная беседа между коллегами. Но за его словами стоит гораздо больше.

Судя по вопросам Крика, Уилкинс высказал ему свое недовольство моим «чрезмерно тщательным» подходом, расписал, что я «неразумно» задерживаю проект.

— Исследование обеих форм идет по плану, — отвечаю я.

— Вы же не упорствуете в том, что форма «А» — не спираль? Это же чепуха.

— Даже если мои измерения покажут результаты, не соответствующие спирали? Я не утверждаю сейчас, что это так или иначе.

— Даже если покажут. Существует множество способов подтвердить, что это спираль, даже если цифры указывают на обратное, — он улыбается, видимо, полагая свою улыбку приятной, но мне он напоминает Чеширского кота. — Идея, что форма «A» не является спиралью — это чистый вздор.

Я чувствую, как кузина берет меня за руку, она хочет избавить меня от этой ужасной беседы.

— Пойдем, Розалинд, — она подчеркивает правильное произношение моего имени. — У нас назначена встреча с экспонатами Британского музея. Хорошего дня, сэр, — говорит она и вытаскивает меня на улицу. Не выпуская моей руки из своей, она тянет нас к знаменитому храму искусства и культуры. — Ты должна как можно скорее перейти из Королевского колледжа в Биркбек, мисс Розалинд. Мы не можем допустить такого пренебрежительного отношения к тебе.

Глава тридцать первая

2 мая 1952 года

Лондон, Англия

— Это новые снимки? — рассеянно спрашивает Рэй, когда я вхожу в лабораторию с пакетом в руке, опаздывая из-за ежегодного осмотра у университетского врача — обычная процедура, обязательная для всех ученых, работающих с радиацией. Рэй склоняется над образцом, который последние два дня подвергался бомбардировке рентгеновскими лучами, и замирает. Так не похоже на него. Обычно он бросает любые дела и бежит навстречу, увидев, что готова новая порция рентгеновских кристаллографических фотографий.

— Да. Хотите, посмотрим вместе?

— Да, — отвечает он, не отрывая взгляда от кристаллографического оборудования. — Но сначала вы должны подойти и увидеть это.

— Что там? — спрашиваю я, подходя к нему.

— Сомневаюсь, что могу это описать. Лучше посмотрите сами.

Я стою рядом с ним и смотрю в микроскоп на образец ДНК, свисающий с проволочного держателя. На моих глазах одно из волокон ДНК меняет форму А на форму В так внезапно, что волокно соскакивает с держателя. Я отшатываюсь назад.

— Как?!

— Я видел! Оно ведь изменилось? — перебивает меня Рэй.

— Да, и потом соскочило с держателя, пока я на него смотрела!

— Не может быть, — недоверчиво говорит Рэй и снова встает к микроскопу. — Что заставило его трансформироваться с такой силой, что оно даже начало энергично двигаться?

Я пожимаю плечами и прошу:

— Рэй, мог бы ты запротоколировать это событие по свежим следам?

— С удовольствием, — радостно отзывается он. — Ну и зрелище!

— Я первой просмотрю снимки и сообщу, если найду что-то особенное.

Он даже не отвечает — с головой ушел в танец ДНК.

Я раскладываю новые изображения на световом ящике. Мы уже располагаем столь невероятно четкими и элегантными фотографиями формы «B», что я не надеюсь на большее, хотя и говорю коллегам обратное, чтобы выиграть нам больше времени для расчетов. Когда я подношу несколько снимков к свету, ни один из них не выделяется: все превосходны, все четкие. И тут я вижу последний снимок.

У меня перехватывает дыхание. Вот оно.

Передо мной самое потрясающее изображение. Яркая и примечательная форма буквы X, образованная четкими черными точками — и ничего между лучами X. Я думала, что у меня уже есть окончательные фотографии ДНК формы «B», но я ошибалась. Разница между изображениями, которые я делала ранее, и этим, как между картиной ученика Микеланджело и работой самого мастера.

Глазам своим не верю.

— Рэй, можешь подойти? — медленно спрашиваю я, словно если показать находку кому-то, она может исчезнуть, но мне нужно узнать мнение помощника.

«Какая глупость, — думаю я. — Эти опасения сродни суеверию, они из того же источника, что и религия». Я исследовательница, и верю в объективные законы этого мира — проверяемые, измеримые, доказуемые. Доказательства передо мной.

— Это может подождать? — спрашивает он, не поднимая головы. — Не хочу показаться невежливым, но это такое увлекательное научное событие, что хочется зафиксировать каждую деталь.

— Пожалуй, не может.

Он с неохотой откладывает перьевую ручку и направляется ко мне. Когда он подходит к световому ящику, я не говорю ни слова. Просто откидываюсь назад и предоставляю ему обзор.

— Боже мой.

— Она действительно настолько идеальна, как мне кажется?

— Это безупречно, Розалинд, — говорит он, и интонация его меняется от благоговейной к восторженной. — Посмотри, как лучи X радиально исходят из центра, насколько симметрично.

— Вижу, — говорю я и