На заре земли Русской - Татьяна Андреевна Кононова

инеем оседал на волосах и ресницах. Лёд перестал трескаться, затих, вода отступила, лишь слегка разбрызгавшись по краям полыньи и смывая пятна крови с пепельно-белого снега. Поглядев на замёрзшую реку, на потрескавшийся лёд и чёрную, страшную полынью, все поняли, что нечаянно так провалиться маленькой хрупкой девушке было невозможно. Значит, по чьей-то вине она упала… Но по чьей?

* * *

В небольшой и тесной, сумрачной, жарко натопленной горнице зажгли свечи, пахнущие воском и можжевельником. Плотно закрыли окна, подбавили жару в печи, так что стало и вовсе душно и сухо. Александра велела Дмитрию уложить спасённую девочку на лавку, где из нескольких шкур и широких отрезов ткани наспех было устроено что-то вроде постели. Травница Дарья, которую загодя позвал Всеслав, тут же принялась хлопотать вокруг Весняны, стаскивать с неё мокрую насквозь, затвердевшую на морозе одежду, вместо этого заворачивать в тёплые пуховые одеяла, платки, всё, что попадалось под руку и могло согреть хоть мало…

— Ступай, Митя, — словно в полусне Дмитрий почувствовал, как сухая и нежная рука Александры легла на плечо и слегка подтолкнула в сторону выхода из клети. — Без тебя управимся, нечего тут глядеть. Ступай.

Он покорно вышел на негнущихся ногах, и дверь с тяжёлым скрипом захлопнулась, но все его мысли, вся душа осталась там, в полутёмной жаркой горнице, где две женщины пытались спасти безвинно пострадавшую девушку, почти совсем девочку, отвести от неё смерть, если это было ещё возможно. Далеко Дмитрий не ушёл: остался в галерее, почти под дверью, забрался на сундук и замер, как напряжённая тетива, вслушиваясь в тишину, неразборчивые голоса и шорохи.

…Огонь в печи разгорался всё жарче, тревожно потрескивая осиновыми поленьями. Лучины быстро прогорали, и Дарья сбилась с ног, то прилаживая новые, то возвращаясь к постели на широкой лавке. Весняна кашляла и задыхалась, всё ещё выплёвывая воду с кровью от обветренных и искусанных губ. Металась в жару и в бреду, на её бледном лице выступили капельки испарины, тонкие руки то и дело вздёргивались вперёд, хватали воздух, как острую кромку льда, и тут же безжизненно падали обратно, почти касаясь пола. Когда жар становился нестерпимым, она приподнималась на локтях, ничего не видя перед собою, шептала в забытьи что-то неразборчивое про каких-то парней-подмастерьев и, быстро слабея, вновь опускалась на постланные мягкие шкуры, всё пыталась устроиться поудобнее, но лихорадка колотила и била так, что трудно было дышать.

— Сашенька, родимая, пустое возиться, — Дарья, наконец, совсем выбившись из сил, присела на край скамьи в ногах у хворой. Отогнула край пухового покрова, прижала два пальца к обнажённой шее девочки, пытаясь отыскать дыхание, выждала немного, считая рваные удары сердца. — Не выдюжит она, слабенькая, погубит её такое…

— Что ты, Дарья, нельзя! — ахнула Александра, на мгновение разогнувшись и ненадолго отняв от разгорячённого лица Весняны тряпицу, смоченную в холодной воде. — Бороться надо!

— Пустое, — глухо повторила травница, поникнув головой. Она была уже далеко не так молода, как юная и всё ещё доверчивая княгиня, повидала на своём веку многое, и хворей всяких, и ран, и смертей, только чудес ещё не видала. И оттого в них не верила, но умом понимала, что спасти искупавшуюся на морозе в полынье девушку, которая и без того была здоровьем слаба, невозможно. — Хоть Перун, хоть Макошь, хоть сами ваши ангелы-архангелы, то бишь, в кого вы там веруете, в Явь спустятся, не помочь ей сейчас. Ночь эту, быть может, она ещё протянет, но сил жизненных у неё нет совсем, ты посмотри, — Дарья поднесла к лицу лежавшей лучину, и Александра с содроганием увидела, что кожа её стала совсем белой, только на ввалившихся щеках играл лёгкий тусклый румянец, да и тот больше походил на нездоровый…

Лихорадка утихла. Александра взяла горячую руку девочки в свою, принялась тихонько гладить, но её саму душили слёзы. Она отчего-то верила, что у них с Дарьей всё получится, что юная, ни в чём ещё не согрешившая девушка не заслуживает смерти.

Глава 13

ЗА ПРАВДУ

Однако, не желая вконец огорчать княгиню, травница Дарья послушалась её просьбы, и они вдвоём, сменяя друг дружку и помогая, отогревали Весю, отпаивали её горячими травяными и медовыми отварами, даже переложили поближе к печи. Когда закончили, Александра, умаявшись, на миг-другой задремала сидя, и ей почудилось, что дыхание хворой стало ровнее и тише, а потом, очнувшись от мимолётной дремоты, она вскинулась, стряхивая остатки сна, приложила ладонь к губам спящей.

Тепло не колыхнулось, не тронуло влажным жаром дыхания пальцы. Александра вскочила, испуганно ахнула, принялась будить девочку, хлопать по щекам, по-прежнему не отпуская её безвольной руки.

— Всё, Сашутка, — тихо уронила подошедшая Дарья, прикрыв белоснежным рушником лицо умершей. — Не в наших это силах. До утра оставим, а там кликну девок, пускай… обряжают покойницу-то…

Отвернувшись от княгини, будто виня себя в случившемся, Дарья небрежно кинула платок на плечи и вышла вон. Словно замерло время и растеклось по тягучим каплям червлёной смолы. Александра стояла на коленях у широкой лавки, чувствовала, что по щекам предательски ползут слёзы, и, сдвинув в сторону белый покров, не могла отвести взгляда от побелевшего лица Весняны. Красивая девчонка была, хорошенькая да справная, нравом тихая и добрая. Александра не раз встречала её на торжищах, на ярмарках, на реке с коромыслом, да и с Дмитрием их не раз видели вместе. И в посаде поговаривали, будто к лету, на Ярилин день, они обручиться собирались.

Не бывать этому по чьей-то вине…

Страх перед прялкой Марены сковал всё её существо. Дрожали руки, и в груди стоял тяжёлый ком, готовый пролиться слезами. Вновь набросив нерасшитый рушник на лицо и грудь юной покойницы, девушка почти выбежала из клети и поспешно вернулась в горницу на втором полу. Всю недолгую дорогу вдоль тёмных галерей и лестниц ей чудилось бледное, исхудавшее за одну лишь ночь лицо Весняны, слышался её горячечный шёпот в полубреду и чьи-то тихие шаги. Но это ей только казалось.

Всеслав спал, отчего-то хмурясь во сне, серое зимнее солнце, пробиваясь сквозь занавеску, слегка освещало его и играло тусклыми отсветами на растрёпанных прядях. Осторожно, чтобы не разбудить, Александра проскользнула в горницу, но муж спал чутко и услышал малейший шорох. Одного только взгляда на жену ему достало, чтобы всё понять. Александра была точно не в себе: рассеянная, потерянная, бледная и осунувшаяся, равно сама побывала в чертогах