Арина Родионовна - Михаил Филин

(Одну из причин их сокрытия от публики — явно не главную, но существенную — следует, возможно, искать в изменившихся в конце двадцатых — начале тридцатых годов отношениях поэта к отцу и матери. После пушкинского возвращения из ссылки в разобщённой ранее семье — при посредничестве родни, друзей и приятелей Пушкина — постепенно и трудно стало утверждаться согласие. Сначала появились едва приметные признаки перемирия, потом был заключён хрупкий «худой мир», а в итоге повздорившие стороны сблизились настолько, что почти сдружились.

Однако некоторая обида всё же оставалась: ведь никаких поэтических произведений, обращённых к Сергею Львовичу и Надежде Осиповне, щедрый на мадригалы Александр так и не сочинил. Публикация взамен гимнов «дражайшим» (XIII, 329) родителям проникновенных стихов о крепостной «няньке» — «голубке» (!), которая к тому же «одна» (!!) тоскует по поэту, «одна» ждёт его, — была бы для самолюбивых стариков крайне болезненным ударом^[343]. Отправляя послание «Подруга дней моих суровых…» в стол, сын мог учитывать, в дополнение к прочим, и это щекотливое обстоятельство.)

Ровно две недели блаженствовала Арина Родионовна. 23 ноября 1826 года поэт расстался с ней и отбыл в Москву.

В дороге его коляска перевернулась, Пушкин серьёзно пострадал и надолго застрял в Пскове. «Псковские ямщики не нашли ничего лучшего, как опрокинуть меня, — сообщал он В. П. Зубкову 1 декабря, — у меня помят бок, болит грудь, и я не могу дышать» (XIII, 311, 562). До древней столицы Пушкин добрался лишь к вечеру 19 декабря.

По всей видимости, слухи об этом происшествии до няни не дошли. Иначе старушка натурально поспешила бы из сельца в близлежащий Псков — выхаживать хворого «ангела».

В первой половине января 1827 года Арина Родионовна тоже сподобилась попутешествовать: в силу какой-то надобности она ездила из Михайловского в Петербург.

Семейство Пушкиных жительствовало тогда в доме Устинова на Фонтанке, у Семёновского моста^[344]. Свидевшись там с Надеждой Осиповной и Сергеем Львовичем, старушка узнала, что у супругов появилась какая-то надежда на замирение с Александром и посему они с нетерпением ждали прибытия своего блудного сына.

К сожалению, тот молчал — словно в воду канул.

Жаждала обнять дорогого брата и «голубушка» Ольга Сергеевна, двадцатидевятилетняя и по-прежнему незамужняя дева. Она, соскучившись по любимой няне, толковала с Ариной Родионовной особенно долго и доверительно.

Однажды их усладительный tête-à-tête нечаянно нарушила заглянувшая на огонёк «дама» — миловидная Анна Петровна Керн, с которой наша героиня познакомилась ещё в Михайловском и Тригорском. Едва поздоровавшись, приятельницы завели речь об Александре Пушкине — и сошлись на том, что он, несносный, «загулявшись» в Москве, позабыл решительно всех. Захотелось напомнить поэту о себе — и товарки тут же, не мешкая, стали на пару сочинять чувствительные строки^[345].

Арина же Родионовна, и аза в глаза не знавшая, внимательно следила за эпистолярным таинством.

Повстречалась в столице няня и с другим своим воспитанником — Лёвушкой Пушкиным. Тому успел осточертеть канцелярский стул в Департаменте духовных дел иностранных исповеданий, он вышел в октябре 1826 года в отставку^[346] и вознамерился служить по военной части. Выбрав Нижегородский драгунский полк^[347], Лев Сергеевич в начале 1827 года занимался преимущественно тем, что разъезжал по Петербургу и прощался с бесчисленными приятелями и приятельницами.

Церемония проводов новоиспечённого воина, отбывающего на Кавказ, в действующую армию^[348], прошла и в родительском доме на Фонтанке. О ней есть упоминание в январском письме барона А. А. Дельвига Александру Пушкину: «Нынче буду обедать у ваших, провожать Льва. Увижу твою нянюшку…» (XIII, 318)^[349].

Вероятно, Лев Пушкин, «малый проворный» (XIII, 320), покинул Северную столицу в первых числах февраля 1827 года. Арина Родионовна выехала из города раньше и к этому времени уже находилась в Михайловском.

Оттуда 30 января она послала весточку своему «ангелу»: сообщила о столичных новостях, коснулась вскользь и прочих материй. Её незамысловатые речи положил на бумагу какой-то на медные деньги ученый селянин, который «наверно, не особенно переиначил слова старушки»^[350]:

«Милостивой государь Александра, Сергеевичь имею честь поздравить вас с прошедшим, новым годом из новым, сщастием;: ижелаю я тебе любезнному моему благодетелю здравия и благополучия; а я вас уведоммляю, что я была в Петербурге: й об вас нихто — неможит знать где вы находитесь йтвоие родйтели, овас соболезнуют что вы к ним не-приедите; а Ольга Сергевнна к вам писала при мне соднною дамою вам извеснна а мы батюшка от вас ожидали, писма когда вы прикажите, привозить книгй нонемоглй дождатца: то йвозномерилис повашему старому приказу от править: то я йпосылаю, больших й малых книг сщётом — 134 книгй Архипу даю денег — [сщ<ётом> 85 руб.] 90^[351] рублей: присём любезнной друг яцалую ваши ручьки с позволений вашего съто раз и желаю вам то чего йвы желаете йприбуду к вам с искренным почтением