Александр Блок - Владимир Новиков

Подарок щедрый. Автор отдает свое лирическое «я». Причем монолог от женского лица абсолютно органичен: Блок вложил в эти строки энергию того женственного начала, что живет в его музыкально-двойственной душе.

Почему же Волохова не станет исполнять этот заведомый «шлягер»? Только ли скромность мешает ей декламировать: «Люди! Я стройна!»? А может быть, она внутренне, эмоционально не отождествляет свое «я» с этим роскошным поэтическим портретом? «Тонкий стан мой шелком схвачен» — это ведь взято у Незнакомки, на роль которой Волохова теперь утверждена.

Зато сам Блок, придя 3 января к Евгению Иванову, читает другу эти стихи в нарциссическом упоении, радуясь новому эмоциональному состоянию: «Я влюблен, Женя!.. Ты вот болен, а я во вьюге».

Но — маленький шаг назад. 30 декабря 1906 года — премьера «Балаганчика».

Он идет в один вечер с метерлинковским «Чудом святого Антония» («странника Антония» значится на афише: цензура!). Музыка к спектаклю написана поэтом Михаилом Кузминым, оформление художника Николая Сапунова.

Надев полумаски, актеры, по свидетельству Веригиной (она — во «второй паре влюбленных»), даже за кулисами перед сценой начинают разговаривать по-иному. Но вот шепот: «Бакст пошел». Поднимается основной занавес театра, расписанный Львом Бакстом. На сцене — собрание мистиков (один из них — актер Константин Давидовский, который чуть позже в ином качестве явится в театре блоковской жизни). Пьеро в белом балахоне вклинивается в их разговоры сначала тихим бормотанием: «О, вечный ужас, вечный мрак!», а потом — громко-пронзительным: «Неверная! Где ты?»

В этой роли — сам Мейерхольд. А в «третьей паре влюбленных» с короткими репликами-повторами на сцене возникает Наталья Волохова.

Магический эффект достигнут. По окончании публика не сразу выходит из очарованного состояния. Чей-то недовольный свисток тонет в аплодисментах. «Кланялся тому и другим», — записывает Блок на следующий день.

А в антракте первого представления особо приближенным зрителям давали читать следующее приглашение: «Бумажные Дамы на аэростате выдумки прилетели с луны. Не угодно ли Вам посетить их бал в доме на Торговой улице…» Далее следовал адрес Веры Ивановой.

На вечер приходят, помимо тех, кто причастен к созданию спектакля, Сергей Городецкий, Сергей Ауслендер, режиссер Борис Пронин (будущий создатель «Бродячей собаки» и «Привала комедиантов»), поэт и критик Константин Сюннерберг, Георгий Чулков. Всех мужчин при входе наделяют черными полумасками, костюмов от них не требуется. Зато дамы действительно воспаряют «на аэростате выдумки». Волохова — в длинном светло-лиловом платье со шлейфом. Вера Иванова и Любовь Дмитриевна в розовом. Веригина — в красных лепестках.

Условлено говорить друг с другом на «ты» — как на сцене, не как в быту. Веригина замечает, что легче всего перейти на «ты» с Блоком, — у них сразу возникает легкий юмористический диалог, который продлится годы. Непринужденность сохранится и при церемонном «вы». Именно вместе с Веригиной Блок склонен дурачиться. То прочитает перед публикой ее детское стихотворение на смерть «венценосца»-императора, то изготовит из газетной бумаги для Веригиной «дочь Клотильдочку», а для себя «сына Мориса» и предложит их поженить. Впрочем, в шутливо-игровом дискурсе Блока рождаются порой весьма серьезные формулы. «Это не имеет мирового значения», — станет он говорить с некоторых пор о талантливых вещах, лишенных потенциальной глубины и многозначности. Из того же ряда негативная категория «дух пустоты» — ее тоже сохранит для нас память Веригиной.

Но это — позднее, а сейчас «бумажные дамы» перед балом «наводят красоту», и в их комнату заглядывает Блок, прося слегка загримировать и его. Взяв «темный бакан» (карандаш багряного цвета), Волохова подводит ему брови, подкрашивает около глаз. Очень скоро это отзовется в стихах: