Государи московские. Книги 1-5 - Дмитрий Михайлович Балашов

– Чего бы то?

– Человека убил!

– Ето постой… Какой же Твердило, кузнец?

– Он.

– Ну-у-у, – протянул Кобыла, – мужик доброй! Степенной мужик. Етот дуром и в драку не полезет! Князю доложено уже?

– Дак… В мертвом теле… Князев суд…

– Мог бы Федька и пождать, не долагать! Узнай путем, што да как… Мню, не так-то просто тамо. За такого кузнеца, как Твердило, я и головную виру дам, не постою! – решительно присовокупил Андрей.

Микита почал было долагать о кормах.

– Ну, а Сивой-то, Мизгирь, – перебил Андрей, – какой ныне? Девок, поди, замуж повыдал всех?

– Дак што ж! Годы, господине!

– Уж и с приплодом, поди… Дивно! Помню, махоньки, едаки вот росточком, а востры… Утешные у него чада… А у Селянина, бочара, сын-от здоров?

– Которой?

– Да хошь… Верно, двое ведь у ево!

– Старшего-то Бог прибрал; кака-то болесть, не то остуда пала…

– А второй?

– Плотничает!

– Плотничает, говоришь? – переспросил Кобыла, поглядывая в маленькое слюдяное оконце, за которым бесновалась, завывая и шипя, вьюга, и с откровенною тоскою пробормотал:

– А как Селька косил! Загляденье! Меня ить не пораз окашивал! – И, крепко сжав щеки ладонями, покрутил головой.

– Стосковались, Андрей Иваныч? – участливо вопросил Микита.

– Не скажи! Во снях вижу… домой бы… с косою, по лугу… – признался боярин.

Встряхнувши гривой, Кобыла отогнал настырное, до боли, видение и вновь углубил очи в братню грамоту. Скрипнула дверь. Андрей было сердито повел глазом (не любил, когда дети мешают разговору), но тут же и растянул рот в улыбке. Вошла боярыня. Ключник вскочил было.

– Сиди, сиди, Микитушко! – ласково остановила холопа Андреиха. – Добры ли вести привез?

– Федюха четыре рубли прислал! – отозвался Андрей.

Боярыня только коротко вздохнула. (Тоже ожидала лишнего, ой как нужного в хозяйстве рубля.)

– Покуда сами не сядем на селах, порядку не жди! – с сердцем сказал Андрей. – Вишь, Твердило, кузнец, каких мало, бают, человека убил!

– Надо помогать, Андрюшенька! – живо возразила боярыня (понимала мужа с полуслова). – Может, ко князю сходить?

– Князя в екое дело мешать! Своих делов… С ханом… До нашего ли кузнеца нонече?! – Подумав, примолвил: – Однако схожу! Сраму б токмо не добыть… А по правде судить, так тово: преже разглядеть надо, кто убил и кого? Труженик завсегда прав, а тать, вор, пьяница и не сблодил, да виновен! С иным ничо не сделашь, не хочет работать – и на-поди! Куды такого? Каких детей воспитат?! Ну, разве в степь, ордынских гостей зорить… дак и то… Не! Коли справной мужик сам напал на татя и татя порешил, дак все одно виноват тать! Иначе, коли всем равну исправу по «Правде» давать, дак татю-то и выгода, ему и своей головы не жаль, а справной мужик – отойди посторонь!

– Погоди, Иваныч! – примирительно, любуясь своим богатырем-супругом, отмолвила жена. – Вызнай путем, може, твой-от кузнец вовсе и не татя порешил, а из соседей кого!

– Пущай! – взъярясь медведем, заорал Кобыла. – Пущай! Грех не по приключаю… Все одно невиновен в сем! Стало, имел нужду убить! Може, тот его травил-измывал, до ноздрей дошло, може, над дочерью, женой ли цего сблодил! Може, еще иной какой тайностью одолил… А токмо… Знал ли кто за Твердилою хоша един грех допрежь? Никто никогда! На братчине иной свара, кто разнимет да утишит? Кузнец Твердило! Помочь кому какая надоба, починить што али там подковать, хошь и даром, – Твердило! А ты… Вишь… По людину смотри! А справны мужики никого зазря не порешат! У корел, вона, рыбного вора поймают на дели – сетью опутают и в воду! Коневого татя наши мужики изловят – кол в ж… и концы! Есь, всегда есь такой выродок, што не даст никому ни жить, ни работать, ну ни во что! Его, такого не убивать – он весь народ перепортит, как паршивая овца стадо. На что ни пошли худое, каку пакость – изменить ли князю, свово боярина убить, мужиков пограбить, – такой сыщется…

Хлопнула дверь. Новый гость вступил в горницу. Усмехнувшись на громкую речь Кобылы, обтер багровое лицо красным платом:

– Кура курит! Чисто февраль на дворе! Кого ета честишь, Андрей? – смеясь, вопросил Иван Акинфов. – Здравствуй! Счас к тебе мой Федор с Морхиничем нагрянут!

Бояре обнялись. Микита, свернув грамоту, пятясь, исчез из покоя. Кивнув вслед уходящему, Иван полюбопытничал:

– Из дому ле?

– Да так, рублишка привез да и вести, братуха там…

– Почто шумишь?

– Кузнеца у меня в татьбе ищут. Доброй мужик, знатный мастер.

– Быват и добрый, а уж за мертвое тело заплатишь!

– Вестимо, заплачу. Не выдам мужика, а только обидно! Ни за што серебро князю Костянтину передавать!

– Тоже и самим-то разрешить… – возразил Иван. – Не дело! Иного порешат и непутем, глаз нужен! Нам с тобою разреши токо, вмиг кого ухлопаем, сами не заметим!.. Благодарствую! – отнесся он к боярыне, которая неспешно поставила на стол чарки, кувшин меду, вишневый квас и сейчас доставала приборы из поставца. Вошла жонка-прислуга, и в четыре руки стол был живо убран после трапезы Микиты и уставлен новою точеною и глиняною посудою.

– Щец не подать ле?

– А не откажусь! – весело отмолвил Иван, потирая застывшие на холоде ладони и посматривая на стол, на коем уже появились рядом с караваем хлеба, чашею топленого масла и кувшинами нарезанная крупными ломтями сиговина, миса вяленых псковских снетков, моченая брусника и рыжики.

Испив